Утренняя заря

О покушении на советского солдата Бицо ничего не знал. Не знал он и того, что рассерженный ефрейтор считает его сыном хозяина и подозревает в подлом убийстве из-за угла. Андраш думал, что татарин просто кипятится, строит из себя важную персону или просто хочет показать местным жителям и своим пожилым подчиненным, на что способен.

«Так и быть, ублаготворим начальника, — решил про себя Бицо. — Нам ничего не стоит, перевернем все в убежище вверх дном».

— Обыск! — громко отдал он приказ, когда они спотыкаясь спустились в убежище. — Ружья, пистолеты, пушки — все выложить! — пошутил он.

Женщины, сидевшие в убежище, от скуки перебирали четки. Мужчины спали или что-то жевали. Мерцал светильник. Через дверь и совиные глаза вентиляционных отверстий в подвал пробивались пылающие лучи весеннего солнца, и в этих лучах убежище с распятием Христа на стене, с перебирающими четки женщинами было похоже на декорации катакомб в плохом фильме, поставленном неумелым режиссером.

Только теперь Бицо заметил, что убежище чем-то напоминает часовню в старом-престаром доме призрения, куда он ходил в детстве прислуживать на мессах и помогать господину аббату мыть ноги старикам по страстным пятницам.

Напротив распятия, как самая усердная среди молящихся, сидела его мать. Отца он не видел, наверное, тот покинул убежище и занялся своими цветами в саду, устав от беспрерывных молитв.

С краю, поближе к свежему воздуху, сидели школьный инспектор Михай Рупанович с женой. Мужчина мучился астмой, дышал он с присвистом и часто задыхался. Сейчас он как раз собирался поесть сала. Своим острым как бритва ножом он отрезал большой кусок.

Дальше сидели вдовый учитель, ушедший на пенсию, две незнакомые, пришедшие откуда-то издалека странные старые девы, затем жена маслодела, инвалид, работавший инженером по регулированию уровня Рабы, и, наконец, мадам Тубой со своим неразлучным лакированным чемоданом.

Да, ее чемодан стоял тут же, у скамьи. Он всегда был у нее под рукой, чтобы его можно было в любую минуту схватить и нести, если вдруг земля задрожит, стены начнут обваливаться и придется бежать дальше.

Шутливый приказ, отданный скорее для того, чтобы хоть немного приободрить сидящих в убежище людей, а также вид четверых автоматчиков, еле уместившихся здесь, наталкивающихся друг на друга, не вызвал особого страха.

Тетушка Бицо, например, сначала перекрестилась, кротко, по-старушечьи поцеловала маленькое распятие на своих четках, потом не спеша встала, бочком приблизилась к сыну, чтобы принять на себя часть его работы — переводить. Разговаривать по-русски она, конечно, не умела, но понимала все, о чем говорили русские солдаты.

Вот так почти через тридцать лет ей пригодилось то, что еще девушкой, будучи сестрой милосердия при русских военнопленных, да и позже, она не отворачивалась от своих пациентов и разговаривала с ними на всевозможные темы, когда их по просьбе хозяина направили работать на цементный завод. Завод назывался заводом только на бланках его хозяина, господина Грюнхута, в действительности же он состоял всего-навсего из трех-четырех прилепленных друг к другу сараев, где рабочие занимались изготовлением цементных колец для колодцев и канализации. Здесь и работали пленные, а жилье и питание предоставили им жители улицы. У сестры тетушки Бицо тоже жили несколько бородатых русских мужиков. У них она научилась говорить по-русски, но ей и во сне не снилось, что когда-нибудь эти знания пригодятся и она сделается переводчицей.

— Ой, какой же ты, солдатик, маленький, — ласково похлопала она рассерженного татарина по щеке. — Ты сердишься? Почему ты сердишься? Ты, друг… — Затем добавила по-русски: — Врат, немцев нет. Видишь, мы молимся. — Погремев старыми тяжелыми четками, она перекрестилась и протяжно пропела, как научилась у пленных, начало православной молитвы: — Помилуй меня, боже, по великой милости своей…

— У, старая ведьма! — прохрипел сердитый татарин, почувствовав, что его авторитет и воинственность находятся под угрозой.

— Это кто ведьма? — обиделась тетушка Бицо. — Посмотри-ка, усы еще не выросли, а злости целый мешок носишь…

Жена адвоката Тубоя решила использовать этот момент для того, чтобы незаметно запихнуть свой лакированный чемодан под скамейку.

Бдительно следящий за каждым движением сидевших в подвале ефрейтор сразу же бросился к ней. Он затопал ногами, закричал, показывая жестами: вот, мол, то, что он ищет, открывайте сию минуту чемодан!

Мадам Тубой испуганно уставилась на него… Лицо ее сразу же пожелтело и покрылось сеткой морщин. Руки, ноги, язык — все словно онемело, жили лишь одни зрачки: они то расширялись, то сжимались, то снова расширялись, будто она дышала глазами.

— Ну что же вы! — обратилась к ней ничего не подозревавшая тетушка Бицо, трогая ее за плечо. — Этот парень не кусается. Что это вы так перепугались, мадам?

— Ключ, — пролепетала Тубойне. — Дома он, не найду никак.

А ключ в это время висел у нее на шее, и она прекрасно знала, что он при ней.

Тетушка Бицо, однако, не подозревала об этом.