Утренняя заря

— Плохо дело, — объяснила она ефрейтору. — Ключа нету, он дома. До-мой, — добавила она по-русски. — Словом, нету.

— Нету? — язвительно спросил пыхтевший от злости, красный как рак татарин.

В тот же миг он метнулся вправо, выхватил нож из рук подкреплявшегося салом школьного инспектора. Тот так перепугался, что даже начал икать. Затем татарин метнулся влево, к Тубойне, — и раз ножом по чемодану!

Блеснуло лезвие ножа, кожа на чемодане лопнула, скамья повалилась на пол.

— Нету?! — раздался яростный и торжествующий крик татарина.

Разозленный не на шутку, он все же изобразил на лице полное спокойствие, затем повернулся и ткнул пальцем в найденный им в чемодане наган, а потом не спеша, деловито, как бы проверяя чистоту оружия своего подчиненного, заглянул в ствол.

Все в убежище онемели.

Вместо людей «разговор» начали вещи.

Застонала скамья, звякнула подковка на чьем-то сапоге, фитиль коптилки упал в масло и зашипел.

Значит, вот из чего стреляли! Копоть и нагар в стволе красноречиво говорили о том, что стреляли не так давно. Вот преступник и найден. Этот молодой фашист и есть преступник! Френч, пистолет — все против него. Око за око, зуб за зуб, с этим бандитом кончать надо… А эта женщина, которая прятала пистолет, а теперь дрожит, как тряпка?

— Сын? — неожиданно набросился ефрейтор на мадам Тубой. — Сын? — спросил он еще раз, подойдя к Бицо и показывая на него рукой.

Тубойне сообразила, что попала в крупную переделку из-за нагана мужа, что ее, пожалуй, могут и расстрелять, если она будет отнекиваться или хоть жестом запротестует. Она кивнула головой, попыталась даже улыбнуться, не думая о том, что своим кивком, возможно, выносит смертный приговор Андрашу Бицо.

— Кто это — ваш сын? Врете! — ужаснувшись, закричала на нее тетушка Бицо. Материнским инстинктом она почувствовала, что русский ефрейтор расследует какую-то подлость, смертный грех и что пистолет, принадлежащий этой глупой и нечестной мадам, и ее кивок, которым она признала Андраша своим сыном, — все это ставит под подозрение и, более того, может поставить под дуло винтовки ее ни в чем не повинного сына. — У нее муж офицер! — закричала она. — Это его пистолет! Муж ее офицер! — повторила она, подыскивая русские слова. — Не понимаешь? Пошли туда, далеко… — И снова закричала по-венгерски: — Андраш мой, он мой сын! Не отдам его! Не пущу! Не пущу! Не пу-щу!

Она повисла на шее Андраша, прижав лицо к его груди, и запричитала, заплакала — она была готова отдать свою жизнь ради спасения сына.

— Не кричи ты! — рявкнул на нее разозленный татарин.

— Не кричать?! — тетушка Бицо, словно львица, бросилась на ефрейтора, готовая на все. Она схватила его за грудки, потрясла немного, а затем постучала себя по лбу и заголосила: — Ты с ума сошел, ты!.. Это мне-то не кричать? Я его мама… мамка… я его родила, это мой сын! Лицо, глаза, все у него мое, не видишь разве?!

Она тянула Андраша к себе, обнимала его за шею. Она прижалась лицом к его лицу, чтобы все, у кого есть глаза, увидели, что они как две капли воды похожи друг на друга — этот вытянувшийся, бледный как полотно парень и она сама.

Тут выступил один из молчавших до сих пор и лишь пассивно наблюдавших эту сцену автоматчиков — пожилой усатый солдат с обветренным лицом.

Погладив матушку Бицо по плечу, он что-то сказал потерявшему былую уверенность татарину. Тот ему ответил, и они заспорили. Затем в разговор вмешались и два других автоматчика, правда спор скоро окончился, его словно обрезали, после чего пожилой усатый солдат обратился к Тубойне:

— Муж офицер?

— Муж у нее офицер! — резко вскрикнула тетушка Бицо.

Тубойне попыталась было покачать головой, но тетушка Бицо угрожающе зашипела на нее:

— И не пытайтесь это отрицать! Задушу вас, если моего сына тронут!

— Офицер, — чуть слышно пробормотала Тубойне.

Ее всю трясло, она со страхом смотрела на солдат и ждала, что сейчас они направят свои автоматы на нее.

Но допрос на этом еще не кончился. Солдат показал на Бицо и спросил:

— А он солдат?

— Нет, — ответила Тубойне уже посмелее. — Не солдат он, а дезертир.

— Добре, — довольно проговорил пожилой солдат и жестом показал татарину: вот, мол, как надо вести расследование, дружок. А ты тут, такой горячий да вспыльчивый, чуть дров не наломал.

Потом он отошел назад, к тетушке Бицо. Как-то просто, по-родственному он поцеловал ее в лоб, словно говоря: «Успокойся, мамаша, ничего страшного нет, не тронем мы твоего сына-недотепу… да ведь, господи, война идет, война, сейчас легче иголку отыскать в стоге сена, чем убийцу, вырядившегося в овечью шкуру».

Матушка Бицо заплакала, почувствовав вдруг слабость во всем теле.

Солдаты повернулись и затопали по лестнице наружу.

— Ну, мадьяр! — Ухмыляющийся и пристыженный татарин легонько толкнул Андраша Бицо в грудь.

Потом он подал Бицо правую руку — серьезно, почти церемонно. Легко сжал на миг локоть тетушки Бицо. Затем похлопал по спине перепуганного, все еще икающего школьного инспектора, отдал ему нож и быстро ушел, перескакивая сразу через две ступеньки.