Утренние колокола. Роман-хроника

Маркс – Энгельсу

в Лозанну

Париж, 23 августа, 1849 г.

«Дорогой Энгельс!

Меня высылают в департамент Морбиан, в Понтийские болота Бретани. Ты понимаешь, что я не соглашусь на эту замаскированную попытку убийства. Поэтому я покидаю Францию.

В Швейцарию мне не дают паспорта, я должен, таким образом, ехать в Лондон, и не позже, чем завтра. Швейцария и без того скоро будет герметически закупорена, и мыши будут пойманы одним ударом.

Кроме того: в Лондоне у меня имеются положительные виды на создание немецкого журнала…

Ты должен поэтому немедленно отправиться в Лондон. К тому же этого требует твоя безопасность. Пруссаки тебя дважды расстреляли бы: 1) за Баден; 2) за Эльберфельд.

…Как только ты заявишь, что хочешь поехать в Англию, ты получишь во французском посольстве пропуск для проезда в Лондон.

Я положительно рассчитываю на это. Ты не можешь оставаться в Швейцарии. В Лондоне нам предстоят дела.

Моя жена остается пока здесь…

Еще раз повторяю: я твердо рассчитываю на то, что ты меня не подведешь.

Твой К.М.».

•

Через Францию Энгельсу проехать не удалось. Пришлось искать окольные пути.

Шестого октября Энгельс сел в Генуе на парусную шхуну. Во время плавания он работал вместе с матросами и подробно изучил науку управления парусным судном.

•

Бакунин сидел в одиночной камере тюрьмы Кенигштайн.

Он вставал рано, занимался математикой по книгам, которые прислал ему адвокат и кое-какие друзья с воли. Потом приносили завтрак. Потом он снова занимался математикой или читал романы.

– Вы необычный клиент, – говорил ему адвокат. Вас приговаривают к смерти, а вы с таким упоением изучаете математику!

– Скорее вы – необычный адвокат, – Бакунин грустно улыбался, – вы не ждете от клиента гонорара, а сами посылаете ему деньги, покупаете книги, одежду…

В середине дня в камеру входили два солдата, надевали на руки цепи, выводили в узкий дворик. Получасовая прогулка. Выше – тучи на небе, а далеко внизу – изгибы голубой Эльбы, зеленые и желтые долины, холмы Саксонской Швейцарии…

Еще недавно, задрав голову, он любовался снизу той неприступной крепостью.

– Да-да, никто никогда не смог взять ее штурмом, – объясняли ему немецкие друзья. – А прежде здесь по берегам селились славяне. Но это было очень давно…

То было давно. А недавно – лишь несколько месяцев назад – в крепости от восставших горожан укрывался саксонский король…

Прогулка заканчивалась быстро, и солдаты вели его назад, в камеру. Бакунин привык уже к их лицам, и вдруг солдаты сменились. Оказывается, прежний гарнизон готовил ему побег, о чем он и не догадывался.

До вечера Бакунин читал. А потом задувал свечу и наступала бессонная ночь. По многу раз он уже вспоминал одни и те же события, но воспоминания возвращались вновь…

Он плохо помнил первые дни революции. Опьяненный счастьем, он обнимал на парижских улицах незнакомых людей, и они обнимали его в ответ.

– Я – русский. Да здравствует революция! – объяснял он.

– Да здравствует революция! – отвечали ему. – Как там в России? Пора бы вам тоже поторопиться!

– Скоро мы победим и там! – отвечал Бакунин и верил в это.

Еще бы! В Париж тогда каждый день приносили ликующие слухи: в Берлине дерутся! Король бежал! Дрались в Вене, Меттерних бежал, провозглашена республика! Вся Германия восстает! Итальянцы одержали победу в Милане! Вся Европа становится республикой! Да здравствует республика!

Если бы кто-нибудь крикнул: «Бог прогнан с небес, там провозглашена республика!» – все бы ему поверили.

Он жил в казармах коссидьеровской гвардии на улице Турнон в двух шагах от Люксембургского дворца. С Коссидьером они были знакомы до революции. Коссидьер еще недавно руководил тайными обществами. В день революции с отрядом рабочих он ворвался в парижскую префектуру и объявил себя префектом Парижа.

Бывшие рабочие стали теперь гвардейцами, и Бакунин удивлялся их сознательной дисциплине.

– Никогда в жизни они не старались бы служить так честно, если бы служба их была из-под палки! – говорил он Коссидьеру.