Утренние колокола. Роман-хроника

– Эти перлы стиля, эти наукообразные бессмыслицы позабавят кого угодно, – говорил Фридрих, смеясь, – только послушай! – И он цитировал: – «Свобода покоилась мертвой в груди прусского призвания народов над контролем властей». А вот еще один перл: «С достаточной уверенностью парламентируя в заключительных строках своего произведения, что не хватает еще только доверия».

– Полное собрание нелепостей, – Маркс пожал плечами, – а ведь казались неглупыми людьми!

– Рейхардта, мне кажется, я сразил. Сегодня одолею второго из их компании, Фаухера, а завтра перейду к Эдгару Бауэру.

– Сегодняшняя глава у тебя получилась блестяще. Если так пойдет дальше, читатели будут учить наизусть приведенные тобой цитаты, чтобы забавлять друг друга на вечеринках.

На девятый день Энгельс прочитал последний свой раздел.

– Отлично сработано, – сказал Маркс. – Свои я тоже доработаю быстро.

– Завтра я уезжаю, – Энгельс проговорил это с грустью.

– Больше задерживаться нельзя?

– Мой старик и так, наверно, с ума сходит в ожидании письменных отчетов. Ему не терпится узнать, как надували его компаньоны в этом году.

•

Скоро Маркс получил письмо.

«Ни разу еще я не был в таком хорошем настроении и не чувствовал себя в такой степени человеком, как в течение тех десяти дней, что провел у тебя», – писал Энгельс из Бармена.

•

В те же недели прославленный поэт и королевский пенсионер Фердинанд Фрейлиграт распростился с королевской пенсией.

Два года назад, впервые расписавшись за получение денег, Фрейлиграт радовался: нищенство больше не угрожало ему.

Ну, конечно, это дурно, что прусский король грубо пошутил в присутствии придворных во время аудиенции, а эрцгерцог Иоганн австрийский перепутал его с поэтом Мозеном. Но главное и самое дорогое – это независимость от мелких обстоятельств жизни. И она теперь была обеспечена. А члены королевской фамилии попадаются на дороге поэту не каждый день и чем реже – тем лучше для поэзии.

«Поэзия должна опираться на вечные, непреходящие категории, и ей вовсе не обязательно иметь дело с грязью и хламом нашей жалкой, ничтожной человеческой и государственной жизни», – писал он своему другу.

Над этими «грязью и хламом» приятней было иронизировать. Порядочному человеку хватало других забот, он мог стоять на вышке над схваткой, не замечать грязь государственной жизни и при этом оставаться порядочным.

Но грязи становилось больше, она уже злила не только Гервега и тех молодых, которых Фрейлиграт не знал.

«Хорошо ее не замечать, когда плывешь над нею, а если она уже и тебя захлестывает? – размышлял он. – В конце концов, молчание – это тоже поступок».

Правительство запретило «Немецкие ежегодники», «Рейнскую газету», и он, получающий от короля регулярную пенсию, сочувствовал не правительству, нет.

В те дни стихи писались сами.

Борьба не решится проигранным боем!
Придут к нам победа и день торжества,
В ответ на удар мы усилья удвоим
И громко воскликнем: «Свободу! Права!».

Цензура запретила печатать это стихотворение.

А другие стихи – те, прежние, о дальних странствиях, о милой Вестфалии – он уже сочинять не мог. Приходили строки ежедневно, но были они иными:

Когда поэт уходит в бой,
Его на подвиг благородный
Жена проводит не мольбой,
А этой музыкой походной.
И с новой силой песнь его
Раздастся в мрак и непогоду:
Превыше счастья самого
Для нас отчизна и свобода!

Да, теперь он думал именно так, и сам Железный жаворонок Гервег позавидовал бы этим стихам.

С января 1844 года, с того момента, когда стали рождаться эти строки, он не ходил за пенсией.

Постепенно стихи собрались в книгу. Фрейлиграт назвал ее «Символ веры».

Если книга больше двадцати печатных листов, цензура ее не читает, ее печатают без цензуры, – такой был закон. Издатель Фрейлиграта решил жить по закону. На странице он помещал лишь шесть – восемь строк, роскошно набранных крупным шрифтом. Книга стала толстой – заняла двадцать с четвертью листов.

«Эта книга покажет эволюцию любого порядочного человека в Германии», – думал Фрейлиграт.

Первый раздел ее начинался тем самым: «Поэт на башне более высокой, чем вышка партии стоит». «Вот, – как бы говорил Фрейлиграт, – таким я был».

Второй раздел начинался стихами «С добрым утром».