Утренние колокола. Роман-хроника

С добрым утром! – кончил я дорогу.
Место средь народа я обрел.
Ты поэт? – Иди с народом в ногу!
Так я нынче Шиллера прочел.

Девятнадцатого августа 1844 года Фрейлиграт покинул Германию.

Через две недели он официально отказался от королевской пенсии.

Книга вышла. Почти все германские государства наложили на нее арест. Но они опоздали. За несколько дней свободной продажи ловкий издатель успел сбыть ее читателям, получил солидную прибыль и предоставил автору некоторое время обеспеченной жизни.

Те, кто не купил книгу, переписывали ее у своих знакомых.

•

За два года комнаты в барменском доме стали еще меньше, а отец слегка поглупел. И хотя он радовался приезду старшего сына, сын почувствовал раздражение в первый же час встречи с семьей.

Мыслями он был то в Англии, то в Париже, а здесь – та же унылая филистерская жизнь, ежевечерние разговоры о деньгах. Вот только сестры заметно выросли и превратились в юных красавиц.

Мария готовилась к свадьбе. С ее женихом, сочувствующим социалистам лондонцем Эмилем Бланком Фридрих познакомился еще в Лондоне. Он был родственником барменских Бланков. Знакомство было минутное, но Фридрих почувствовал, что они друг другу понравились.

И переменилась долина реки Вуппер. Вода в реке стала еще гуще, кровавей – прибавились канавы, по которым текли стоки из красилен. Но прибавилось и людей на улице, и зданий.

Об этом он написал Марксу в Париж в первом же письме:

«…Вупперталь проделал во всех отношениях больший прогресс, чем за последние пятьдесят лет. Весь тон общественной жизни стал гораздо цивилизованнее, интерес к политике и оппозиционное возмущение стали всеобщими, промышленность сделала огромные успехи, выстроены новые кварталы, вырублены целые леса… Рабочие уже года два как достигли последней ступени старой цивилизации, и их протест против старого общественного строя находит свое выражение в быстром росте преступлений, грабежей и убийств. Улицы вечером весьма небезопасны, буржуазию бьют, режут и грабят, и если развитие здешних пролетариев будет идти по тем же законам, что и в Англии, то они скоро поймут, что протестовать таким способом против старого общества – как отдельные индивидуумы и путем насилий – бесполезно, и тогда они будут протестовать против него в своем всеобщем качестве, как люди, путем коммунизма».

Потом шли приветы Бакунину, Эвербеку.

•

В доме разговаривали негромко. Мама о чем-то совещалась со старой служанкой.

Энгельс прислушался, они говорили о будущей конфирмации сестер.

«К Рабочему классу Великобритании.

Рабочие!

Вам я посвящаю труд, в котором я попытался нарисовать перед своими немецкими соотечественниками верную картину вашего положения, ваших страданий и борьбы, ваших чаяний и стремлений… Я достаточно долго жил среди вас, чтобы ознакомиться с вашим положением…»

На мгновение Энгельс отложил перо…

Рукопись, лежавшая перед ним, была велика. Через несколько месяцев она станет солидной книгой…

Он написал ее здесь, в родительском доме, в своей крошечной детской комнате. Писал осень и зиму, обложившись английскими газетами и книгами. Но главными были не они, главными были разговоры с рабочими, «экскурсии» с Мери Бернс. Они запечатлелись точно, словно на дагерротипе, они оживали в душе, заставляли волноваться, едва Фридрих прикасался к ним в своей памяти.