Утренние колокола. Роман-хроника

«Ты не поверишь, милая Лина, как редко у меня выпадают свободные час-другой, но даже самый короткий из них наполняется мелодичным детским дуэтом и трио», – писала поздно вечером Женни своей подруге.

Карл недавно получил часть наследства в Голландии, и они смогли переехать из опостылевшей гостиницы в квартиру. У Карла снова был кабинет, и он ходил по нему крупными шагами, негромко повторяя и вслушиваясь в строки «Манифеста».

А Женни с любовью вслушивалась в его шаги, в его глуховатый голос. «Волнуется! – подумала она. – Все требуют немедленно выслать „Манифест“, а он не может отдать его в печать, пока не убедится в точности каждого слова».

Потом она снова вернулась к письму: «Мое время постоянно поделено между большими и малыми делами, заботами повседневной жизни и участием в делах любимого мужа».

Письмо было кончено, и она взяла последнюю страницу «Манифеста», написанную все тем же быстрым, неразборчивым почерком мужа.

Карл смеялся, что наутро даже он сам порой не в силах разобрать, что написал вечером. И тогда разбирала Женни.

«Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир.

ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!»

– написала Женни Маркс, урожденная фон Вестфален.

•

– Отсылаем немедленно Шапперу, – сказал наутро Маркс.

Женни сама отнесла «Манифест» на почту. «Хорошо, что дома остался другой экземпляр, – думала она по дороге, – даже если и потеряется…»

Через несколько дней «Манифест» уже набирал в Лондоне молодой Лесснер. А Шаппер сам держал корректуру.

Первое издание – брошюру из двадцати трех страниц немецкого текста – Шаппер сам принес из типографии в саквояжике. Таких брошюр было напечатано ровно сто – весь тираж.

А через несколько дней началась революция.

•

Новый, 1848 год немецкие рабочие и ремесленники, революционные эмигранты в Париже встречали вместе. Они сняли кафе на окраине, сдвинули столы, поставили дешевые вина.

По дороге в кафе Энгельс зашел за Гервегом. Но Гервег неожиданно заболел гриппом. Квартира его была полна пожилых женщин, родственниц Эммы. Они лечили поэта и его жену.

– Уверен, что мы последний Новый год встречаем под пятой королей и воров-министров. Через несколько месяцев их сметет кровавая волна народной мести! Вы так и скажите там, на банкете. – Гервег лежал в постели, укрытый одеялами, голова его была обмотана шерстяным шарфом, и пламенная речь выглядела комично.

Энгельс и сам чувствовал, что революция рядом. Но когда и где она начнется? Когда-то он писал свою «английскую» книгу о рабочем классе и торопился – боялся опоздать, хотел подтолкнуть события. С тех пор прошло четыре года.

Бакунин при каждой встрече уверял, что революция вспыхнет через месяц-два, советовал подумать о правительстве объединенной Германии, мечтал сразу ринуться в бой – создавать великую славянскую державу, занимал деньги, говоря, что революция все равно их отменит и они станут экспонатами для музея.

Даже смертельно больной Гейне, когда Энгельс зашел к нему передать привет от Маркса, едва слышным голосом говорил о революции.

И речь Энгельса на новогоднем празднике была, конечно, о том же.

Казалось бы, все были знакомые, проверенные, но кто-то донес.

Двадцать девятого января ночью в дверь громко постучали, и уже по этому грохоту, по голосам, которые будили соседей, Энгельс понял – полиция.

Пришли с обыском. Пришедшие и сами плохо знали, что им надо искать. Возможно, надеялись найти оружие. Но в доме его не было.

Энгельсу было приказано в течение суток покинуть Париж. Он едва успел запаковать вещи, которые разбросали полицейские, и поехал на вокзал. Хорошо, что Мери в это время была у сестры в Манчестере.

31 января Энгельс был уже у Марксов в Брюсселе.

•

Прошло лишь несколько недель, и наконец то, чего ждали, что предчувствовали, – свершилось!

Люди праздничными толпами ходили по брюссельским улицам, стояли на площадях, заполняли вокзал.

Ждали новостей из Парижа.

Парижский поезд подошел к перрону в половине первого ночи.

Едва он остановился, как с паровоза стащили пожилого усатого перемазанного машиниста.

– Что в Париже?

Машинист отодвинулся подальше от наседавших на него людей, оглядел их и, набрав воздуха, крикнул:

– В Париже, господа, революция! Победили рабочие. Установлена республика!