Утренний бриз

Чумаков привязал упряжку Череле к своей и, бросив взгляд на труп каюра, вокруг головы которого на белом снегу, расплылось кровавое пятно, погнал собак. Но Чумаков не особенно спешил. Он хотел въехать в Ново-Мариинск в сумерках. Тогда ему будет легче разыграть взволнованного человека, который чудом избежал гибели от пуль большевиков.

С возвращением Свенсона в Ново-Мариинск выяснилось, что положение Совета и офицеров из Американского легиона было гораздо более сложным, чем они думали. Олаф внимательно выслушал отчет Бирича. В доме Тренева, кроме американцев, находились Пчелинцев, Струков и хозяин квартиры. Бирич извинился перед Олафом, что не приглашает его к себе, так как очень сильно болен сын. Трифон все еще не мог оправиться от побоев шахтеров.

— Все ваши товары, к счастью, остались в сохранности, — говорил Бирич, поймав себя на том, что тон у него такой, словно он извиняется перед Свенсоном, словно он в чем-то перед ним виноват. Павел Георгиевич рассердился на себя за это, но ничего поделать не мог и виновато добавил: — За исключением мелочей…

— У меня есть точный список изъятых или по дешевке проданных большевиками товаров, — уточнил Лампе.

— Я не намерен терять ни одного цента! — сердито проворчал Свенсон.

— Цены на товары установлены временно такие, — поспешил сообщить Бирич, — чтобы в кратчайший срок были возмещены все убытки, которые нам нанесли ревкомовцы.

— Но как возместить те убытки, которые мы понесли в Марково и Усть-Белой? — раздраженно спросил Свенсон, поняв, что здесь, в Ново-Мариинске, плохо знают, что происходит за пределами поста. Он угрюмо стал рассказывать о том, что произошло в Марково и Усть-Белой, показал письмо Мартинсона, которое ему передал Черепахин.

Рули строго посмотрел на Стайна, и тот невольно съежился, а Свенсон продолжал:

— Весь уезд фактически в руках большевиков. Туземцы не желают платить налогов, и по тундре идет весть, что большевики торгуют щедрее, чем мы. Конечно, они торгуют нашими товарами. И мы ничего не можем поделать.

— Но законная власть! Отряд в Усть-Белой! — воскликнул Стайн. — Господин Малков…

— Он расстрелян большевиками. Отряд, который вы создали, разбежался, — безжалостно бросил Свенсон. — Везде верх берут большевики. Я пробирался сюда обходными путями.

Рули был взбешен. Стайн же уверял его, что в уезде все спокойно и его отряды охраны общественного порядка держат контроль. А все оказалось ложью, дымом, который разнес первый же ветерок. Лампе засопел, что было признаком волнения. Бирич и Пчелинцев переглянулись. Кажется, они зря положились на американцев. Если Куркутскому, Чекмареву и их сообщникам удастся повести за собой голытьбу, то Ново-Мариинск будет сразу же ими захвачен, и коммерсантам, сторонникам нового Совета, ничего другого не останется, как бежать, бросив все. На узкой кромке берега не удержишься, да и угольщики к большевикам присоединятся, как в декабре, когда Мандриков вышвырнул колчаковцев.

При мысли о шахтерах, об избитом ими Трифоне Бирича охватила неуемная ярость, и ему, пожалуй впервые, изменила выдержка. Он, сжав зубы, прорычал:

— Прежде всего надо уничтожить шахтеров. Всех!

— Всех не уничтожишь, — хмуро откликнулся Струков. Он не без основания опасался, что если сейчас тут решат начать репрессии против большевиков и им сочувствующих, то это придется делать ему. А он совершенно потерял вкус к таким делам, да и времени у него нет. Струков, как и другие, лихорадочно приобретал меха. Это был его капитал, с которым он готовился перебраться в Америку при первых же признаках опасности.

Слова Струкова не понравились Рули, и он, крепко сжав трубку в своей смуглой сильной руке, взмахнул ею:

— В зверинцах у ядовитых змей вырывают зубы. Здесь тоже зверинец. Вам надо вырвать большевистские зубы!

Это прозвучало как приказ. На мгновение Струкову даже показалось, что он слышит голос Фондерата.

— Совершенно верно, — выступил из темноты Тренев. Вот когда он может показать, что он явно необходим всем здесь сидящим. — Я думаю, господа, что мы должны все производить на законном основании…

Все ожидающе смотрели на Тренева, а он, оказавшись возле Бирича, пригладил ладонью жирные волосы и прокашлялся. Бирич нетерпеливо потребовал:

— Яснее, Иван Демьянович.

— Мы, конечно, должны избавиться от большевиков и тайных их сообщников. Но надо, чтобы это было законно. Иначе в народе слух нехороший для нас пойдет. Он уже идет.

— Какой же? — Рули подозрительно уставился на Тренева, но это не смутило того. Тренев был уверен в своей правоте.

— Без народа, мол, и ревкомовцев порешили, и Совет избрали. Нехороший слух. Да вот и сына ихнего не просто по пьянке избили, — Тренев качнул головой в сторону Бирича. — А досаду свою вымещают. Так ведь недолго и до возмущения голытьбы. Она может, как волна, раз ударить, и одни щепки останутся от нас. Ничего и не поделаешь. Поэтому надо принять особые, выгодные для нас законы. Любой закон — это закон, а не произвол.

«Прав, тысячу раз прав Тренев, — думал Бирич. — Тогда и расправиться будет легче с мерзавцами».