Утренний, розовый век. Россия-2024 (первая часть)

— Да, — ответила Элизабет, — от первого до последнего слова. — И уточнила с веселым лукавством: — Считайте, что я не подслушивала, а была участником переговоров.

— Итак, — подытожил Акимов, — в курсе дела мы трое. Элизабет подтвердит гарантии оплаты. Вам нелегко поверить на слово мне, а ей, как поручителю, поверите?

Девушка улыбалась. Если она не могла вызвать у меня желание, то вызывала искреннее любопытство, и это явно ей нравилось. Женщины без слов распознают природу мужского внимания, а мужчины тем же сверхчутьем улавливают ответную реакцию. Между нами сразу возникло нечто вроде симпатии.

— Принимается, — буркнул я.

— А кроме того… — Акимов чуть запнулся, — мало ли, что случится… В общем, вы должны быть готовы довести работу до конца в контакте с ней, а не со мной.

Даже по сравнению со всем предыдущим это прозвучало странновато.

— Папа у нас суеверный, — попыталась разрядить напряжение Элизабет. Но улыбка ее сейчас казалась натянутой.

— Желаю успеха в нашем общем деле! — Акимов поднялся и протянул мне руку. — Малыш, проводи Валентина Юрьевича!

Девушка жестом позвала меня за собой и направилась не к выходу, а к той внутренней двери, через которую вошла в кабинет. Я последовал за ней, мы очутились в небольшом зале, видимо, предназначенном для приема гостей.

— Хотите кофе? — предложила Элизабет у столика с кофейником и чашками.

— Благодарю, я спешу. Надо обдумать проблему, которую ваш отец на меня взвалил.

— Подождите минутку! — она наклонилась, пошарила рукой под крышкой столика, выпрямилась и пояснила: — Я отключила внутреннюю связь, чтобы папа в кабинете не слышал наш разговор. Хочу спросить вас… Только не удивляйтесь и ответьте мне честно…

Я успел подумать, что в этом доме не удивлюсь уже ничему, однако ошибся. Элизабет спросила:

— Скажите, Валентин Юрьевич, вы верите в бога?

Мои мысли, видимо, слишком явно отразились на лице, потому что девушка сказала:

— Я знаю, что вы сейчас подумали: вся здешняя семейка сумасшедшая. Так?

Она больше не улыбалась, глубокие зеленые глаза смотрели строго, и эта серьезность делала ее особенно прекрасной. Солгать было невозможно, я признался:

— Примерно так.

— Всё же, ответьте на вопрос.

— Ну, как сказать… Я считаю, что любой человек может верить или не верить во всё, что ему угодно, если только не навязывает свое мнение другим.

— Вы уклоняетесь, — упрекнула она.

И тут я все-таки сорвался:

— Я не только не верю в бога, но чем дальше, тем меньше верю людям, которые заявляют, что они веруют! Вижу в них либо психическую неадекватность, либо корысть, либо смесь того и другого! — И, спохватившись, как можно более миролюбивым тоном добавил: — Но свое мнение я никому не навязываю.

Девушку моя резкость не смутила:

— Спасибо за откровенность. Мне важно было это узнать. Понимаете, при моей профессии…

— А чем вы занимаетесь?

— Искусственным разумом. Я выбрала эту специальность после смерти мамы. Кстати, вы знаете, как она погибла?

— Несчастный случай.

Элизабет нахмурилась:

— Да уж, несчастный случай: она выпила флягу коньяка, погрузилась в горячую ванну и перерезала себе вены. Как древнеримская матрона.

— Почему?!

— Хотела быть великой актрисой, да ничего не вышло. Актеры обычно страдают от невостребованности, а для нее все пути были открыты. Отец финансировал фильмы, где лучшие режиссеры снимали ее в главных ролях, оплачивал рекламу, хвалебные рецензии. Но оказалось, что зрительский интерес купить нельзя. И когда она поняла, наконец, свою бездарность…

— Вы ее не любили? — спросил я.

— Любила, — ответила Элизабет. — В память о ней и пытаюсь, как ученый, разобраться в природе таланта.

— Получается?

— Моя диссертация наделала шуму в Америке. Предлагали остаться там работать, но я вернулась домой. Такими проблемами лучше заниматься в России, здесь сама атмосфера пронизана электрическим полем загубленных талантов.

Эта девушка, несмотря на свою красоту, нравилась мне всё больше.

— А при чем здесь вера в бога?