Утренний, розовый век. Россия-2024 (первая часть)

Я сумел столкнуть в сторону конструкцию, придавившую несчастного, но у меня уже не оставалось сил, чтоб вынести его самого. Всё, на что я оказался способен, это помочь ему встать. И мы побрели вдвоем среди огня, подпирая друг друга, шатаясь и спотыкаясь. Обоих раздирал неистовый кашель, на обоих тлела одежда, оба почти ничего не видели. Он бы не дошел без меня, а я без него.

По-настоящему мы познакомились, когда валялись на соседних койках в больнице Военно-медицинской академии. Он называл себя моим крестником, а день взрыва и своего спасения — вторым днем рождения.

Повезло моему крестнику и с первым днем рождения: на свет он появился 22 апреля 1970 года, когда всё прогрессивное человечество праздновало столетие Владимира Ильича Ленина. По такому случаю папа с мамой дали новорожденному сыночку имя Вилен, а в конце перестроечных восьмидесятых это имя на всю оставшуюся жизнь трансформировалось в Билла.

Билл Шестак закончил питерскую "Техноложку" на год раньше, чем я "Военмех". А из развалившегося ракетного НИИ мы с ним уходили вместе. Я собрался, как с крутого берега, бултыхнуться в кипящие волны бизнеса, а он — надеть мундир с погонами старшего лейтенанта милиции.

— Куда ты полез, Билл? — пытался я урезонить его. — Это же выгребная яма!

Он только усмехнулся:

— Выгребную яму иногда выкачивают. И тогда ассенизаторы получают свой шанс.

Потом, хоть и не слишком часто, мы с ним встречались, делились новостями. Я гулял на его свадьбе. Его молодая жена безуспешно пыталась сосватать мне свою подругу. Ментовскую клоаку время от времени, хотя бы для вида, слегка чистили, и Билл Шестак всякий раз оказывался настолько незапятнанным, что после каждой чистки поднимался на очередную ступень. Он даже гордился своей профессией, и когда милицию переименовали в полицию, а сотрудников ее стали в народе звать полицаями, по-прежнему сам себя называл ментом. Он служил и служил, а я менял бизнес-амплуа в тщетных попытках разбогатеть, пока в итоге с треском не прогорел и не потерял всё.

Те два года, что я проработал и прожил в психиатрической больнице, я не напоминал ему о себе. Позвонить мне домой он не мог, поскольку я лишился квартиры, а личные телефоны с обязательными номерами тогда еще не ввели.

А потом мы случайно встретились с ним на улице. Вернее, это Билл, проезжая на машине, увидел, как я бодро топаю по тротуару (мне приходилось экономить даже на метро). Он тут же затормозил, выскочил ко мне и потащил в ближайшее кафе — поговорить. Был он в штатском, но выглядел осанисто.

— Куда ты пропал, Валун?

— Да так, — уклонился я, — дела закрутили. А ты как живешь?

— По-всякому.

— Проблемы?

Он поморщился:

— Дочка, дуреха, в шестнадцать лет замуж собралась. Ладно… Ты про себя расскажи, пропащая душа. Что на тебе за наряд?

— Нормальный, из секонд хенда.

— Маскируешься, подпольный олигарх? Пешком ходишь. Где сейчас деньги куешь?

— В "скворечнике", медбратом.

— Это что, санитаром в психушке?! — он оторопело посмотрел на меня и понял, что я не шучу. — Прогорел?

— Дотла.

— Почему мне не сказал? Неужто я бы не помог?

— Ну, видишь, я булькнул на самое донышко. Не хотелось из такого ничтожного состояния взывать к успешному полковнику.

— С ума сошел? Я до гроба твой должник! Если б не ты, меня бы на свете не было.

— Вот потому и не попросил тебя о помощи. Всех подряд просил, тебя не стал.

Он нахмурился:

— Да уж, Валун, хорошего ты мнения о людях и людской благодарности.

— Я — реалист. Не хотел тебя на таком оселке испытывать. Финишное было бы разочарование. Но ты же мог сам всё про меня узнать. По твоим-то каналам — шесть секунд. Почему не сделал?

И вдруг он захохотал, раскачиваясь на стуле, мотая головой и хлопая себя по ляжкам:

— Почему? Да потому же! Я-то был уверен, что ты с твоей башкой в крутые бизнесмены взлетел, миллионами ворочаешь, оттого и не звонишь! Ну, как я мог такого супера побеспокоить? Думал: что ему занюханный ментовский полковник! — Внезапно он оборвал смех, посерьезнел: — А ведь я больше не полковник. На днях получил генерал-майора. Начальник службы собственной безопасности городского УВД.

— Поздравляю.

Он отмахнулся:

— Я больше не полковник, а ты больше не санитар!

С тех пор и началась по-настоящему наша дружба. Это Билл устроил меня аналитиком в "Неву-Гранит". Мы с ним созванивались и виделись, наверное, не чаще, чем прежде. Но оба теперь были уверены, что один из нас по первому зову сделает для другого всё, на что хватит сил. Как тогда, в горевшей после взрыва испытательной.

Ресторанчик "Евгений и Параша" был заметен издалека. На тротуаре перед ним верхом на пластмассовом под мрамор льве, скрестив на груди руки, восседал пластмассовый Евгений из поэмы "Медный всадник". Он с ужасом, поверх якобы бушующих вокруг волн, вглядывался в даль — туда, где в маленьком домике погибала его возлюбленная Параша. К юбилейным празднествам рестораторы подсуетились основательно.

В фойе по стенам были развешаны гравюры и картины событий 7 ноября 1824 года и фотографии, сделанные 23 сентября 1924-го. Под портретом Пушкина работы Кипренского — отрывок из "Медного всадника":