Утренний свет

Вера едва не вскочила, — так захотелось ей броситься к девочке, прижать к себе. Остановило выражение хмурого, взрослого достоинства, какое она приметила на бледном лице девочки. Сколько же лет этому человечку? Десять или пятнадцать?

— Мы у вас за стенкой живем, в кухне, — сказала девочка и отвела челку со лба. — Вчерась, когда вы заплакали, бабушка моя…

Вера взглянула на нее почти ужасом, и девочка поняла все, быстро шагнула к Вере и села рядом, на скамью. Нет, она совсем взрослая, ей не меньше пятнадцати лет.

— Откуда ты приехала? — не сразу заговорила Вера.

— Мы из-под Киева. Меня Галей зовут, — быстро ответила девочка и неожиданно, еще более торопясь, спросила: — Когда «комплект», значит, не примут на фабрику?

— На какую фабрику, Галя? — невольно поддаваясь тревожному настроению девочки, воскликнула Вера.

— Да на пуговичную фабрику. Я три дня хожу. А мне один ответ: «Комплект у нас, не берем».

— Да-а, комплект — это значит: никого больше не примут. А тебе обязательно нужно именно на эту фабрику?

Галя помедлила, подняла с земли камушки и стала подбрасывать и ловить их, — кажется, это называлось игрою в «шлюшки».

— Обязательно, — ответила она, следя глазами за камушками. — Рабочую карточку дадут. Бабушку буду кормить. А что? — Она хмуро усмехнулась. — И накормлю. Бабушка все смеется надо мной: «Кормилица моя…»

Галя переложила камушки в левую руку и снова принялась ловить их легкими, отчетливыми и безошибочными движениями.

— Да ты левша! — с удивлением заметила Вера.

— Я и левша и правша. Мне левую руку мама даже бинтовала, а я все равно не отучилась… Со мной играть боятся: я обыгрываю, — гордо заявила Галя и вдруг остановилась и даже приоткрыла рот, пораженная внезапной мыслью. — Тетечка! — крикнула она, роняя камушки. — А если я директору скажу, что обеими руками могу работать? Тогда возьмет?

— Возьмет. Я помогу тебе, — неожиданно для себя сказала Вера.

Галя с отчаянностью стукнула себя кулаком по коленке.

— А не возьмет — плакать буду. Мне, главное, ходить близко. А так-то работы по Москве везде много, давно бы поступила.

— Возьмут, — убежденно повторила Вера, — очень ей понравилась эта девочка, хотя она и разбередила, растревожила сердце.

Галя отвела челку со лба и застенчиво спросила:

— Еще сказать, что ли, вам про Таньку?

— Это подружка твоя?

— Подружка. Она ничего девчонка, только хохотуша и врать любит.

Таня была, оказывается, верной и «старинной» Галиной подругой. Они выросли на одной улице и вместе бежали от немцев по шоссе. Только у Таньки остались в живых и мать и бабушка, даже две бабушки — по матери и по отцу. Танька стремилась поступить на ту же фабрику, но делала это, по словам Гали, не от нужды, а из дружбы к Гале и еще потому, что заленилась учиться.

Стемнело, двор обезлюдел и затих, стало холоднее. Галя потянулась, хрустнула пальцами. Вера взяла девочку за руку.

— Пойдем, тебе спать пора.

«Покормить, сейчас же покормить! — решила она, сжимая холодную и покорную руку Гали. — Хлеба у них, наверное, не хватает…»

Но едва они вошли в темный коридор, как Галя мягко высвободилась и ускользнула. Вера не посмела остановить ее: больше всего она боялась отпугнуть девочку неосторожным словом.

В своей комнате Вера принялась лихорадочно собирать узелок для Гали и ее бабушки. Сюда она положила подорожники — пресные лепешки, потом открыла гардероб и сняла было старенькую свою юбку, но тотчас же застыдилась: люди убежали из горящего города в чем были, разве можно жалеть? И она решила отдать одно из своих летних платьев.

Выйдя с узелком в темный коридор, она остановилась в нерешительности: соседи ее, пожалуй, не возьмут узелка, да еще и обидятся.

Дверь из кухни медленно и широко открылась, и на пороге показалась женщина. Слабый свет, шедший из кухни, освещал ее сзади, и Вера успела только заметить, что она высокая, очень прямая и широкоплечая. Наверное, это и есть бабушка Гали.

Женщина прикрыла дверь, неясно бормоча:

— Уснула кормилица моя. Пела-пела, да и уснула.

В руках она держала вязанье: Вера уловила слабое, ритмичное позвякивание спиц.

— Бабушка, я ваша соседка, — неуверенно сказала она и внезапно добавила: — Зайдемте ко мне, бабушка.

«Хорошо еще, что не сунула ей узелок!»

Она торопливо нащупывала скобу своей двери. Бабушка звякала спицами у нее за спиной и что-то неразборчиво и приветливо говорила.

В комнате Вера рассмотрела лицо женщины — крупное, темное, еще красивое и исполненное того же холодноватого и твердого достоинства, какое приметно было и в Гале.

Вера подумала, что война, должно быть, разрушила дружную, добрую семью работников. Здесь нужно помогать как-то по-другому, «по-государственному», решила она, проникаясь ощущением силы и спокойствия, какое внушала эта старуха.

Вера поставила на стол горячий чайник, лепешки и вдруг, спеша и запинаясь, рассказала о Лене.

Старуха выслушала ее молча, уважительно. И, взглядывая на Веру своими темными, все еще красивыми, строгими глазами и как бы платя за неожиданное доверие, рассказала и о своем страшном горе.