Утренний свет

— А я тоже поступила… в мастерскую, — задумчиво проговорила Вера. — Я теперь швея. Мастерская наша в подвале помещается. А работы у нас, знаешь, сколько… У нас, Галенька, очень красивая начальница, такая красивая, просто удивительно.

— Наверно, как моя мама, — прошептала Галя и вздрогнула.

— Наверное, — убежденно подтвердила Вера и крепче прижала к себе худенькие плечи девочки.

Они помолчали, прислушиваясь к уличному шуму.

— Сегодня я столько всего насмотрелась, надумалась! — доверительно, как взрослой, сказала Вера. — И на себя гляжу и думаю: я это или не я? Как будто новая жизнь у меня началась, право.

— И у меня! — радостно вскрикнула Галя. — И у меня новая! Нет, я довольная, — прибавила она после некоторого раздумья. — Я довольная всем. Только вот с Танькой нелады.

Она порывисто и озабоченно вздохнула.

— А что? — шепотом спросила Вера.

— Ее тоже взяли подносчицей, а она сразу уж не старается. Я ее поругала, — с горечью прибавила Галя.

Они поднялись, тесно обнявшись, прошли через двор и расстались в темном коридоре.

Вера ощупью пробралась к себе и повалилась в постель.

Вот она, желанная усталость! Нет, она не простая и не грубая, эта усталость: в ней есть сознание хорошо прожитого дня. Сейчас надо закрыть глаза, ни о чем не думать, — а завтра снова шить, шить…

V

Прошло еще два дня. Выполнение заказа подвигалось туго. Евдокия Степановна почти не появлялась дома: она ночевала в мастерской. Вера возвращалась, когда вся квартира уже спала. Она падала в постель и засыпала как убитая, — натруженные руки болели даже во сне.

Первая бригада швейниц, куда попала Вера, оказалась старательной и дружной, а бригадир Евдокия Степановна — беспощадно требовательной, почти грозной. Красное бархатное знамя победителей в соревновании бессменно висело над ее машиной.

Зато отставала соседняя, вторая бригада.

Среди недели в мастерской подсчитали выработку, прикинули сроки, — получалось, что плана им никак не выполнить. Поздним вечером провели собрание. Оно вышло шумным и гневным. Швеи из второй бригады горько жаловались на молоденьких девчонок, которых будто бы подкинули к ним скопом. И швейниц и девчонок ругали так сурово, что Вера с непривычки перепугалась. Что же теперь будет?

Марья Николаевна помалкивала, хмурое лицо ее было непроницаемо. Вот всегда она так: даст людям выговориться, и если сочтет, что, накричавшись, швеи нашли верный выход или решенье верное, — промолчит до конца.

И с таким же вот тихим, неприметным упорством, не крича, не споря, не надоедая начальственными «указаниями», Марья Николаевна как никто умела самую обыкновенную женщину-домохозяйку, привыкшую орудовать только в четырех стенах кухни, подвести к понятию труда общего, государственно важного. И — Вера знала это по себе — новая швея быстро и накрепко прикипала к мастерской, и не только выполняла норму, как любой служилый или рабочий человек, но уж и гордилась трудом своим, и жаждала его.

Вот эту гордость начинала ощущать в себе и Вера, совсем новая, недавняя работница. И напрасно она напугалась того вечернего собрания: утром, войдя в мастерскую, увидела она возле каждой девичьей машины швею из своей бригады. Урывая минуты из считанных и трудных своих рабочих часов, женщины терпеливо обучали молодых швейниц.

— Отругали — теперь помочь надо, — кратко объяснила Вере Зинаида Карепина и указала на дальнюю машину, за которой сидела рыжая девчонка с удивительно длинными руками и золотистыми глазами.

Ее прикрепили к Вере, и Вера направилась к ней о некоторым страхом.

Где-то на дальней станции уже формировался, наверно, эшелон раненых, назначенных в госпиталь, подшефный мастерской.

— Наши раненые скоро приедут, — говорили швеи, строча белье из бязи, которая желтела и желтела до головокружения у каждой перед глазами.

Теперь нельзя было терять ни минуты.

В углу темноватой комнаты закройщиков поставили неизвестно откуда взявшуюся старую тахту. Здесь отсыпались по очереди те, кто уже не мог преодолеть утомление. Иногда и среди дня на тахте, прикрытая полоской бязи, спала, истомленно раскрыв рот, какая-нибудь швея. Через час-два она снова появлялась у своей машины, заспанная и немного отдохнувшая..

Марья Николаевна отвоевала в ближайшей столовой два постоянных стола, возле самой кухни. Швеи бегали сюда по очереди, и молодые подавальщицы приносили им обед без всякой задержки.

Неделя близилась к концу, и из госпиталя уже спрашивали, будет ли готово белье к сроку и не могут ли шефы прислать двух или хотя бы одну работницу, чтобы она помогла вымыть окна: в госпитале не хватало рабочих рук. Марья Николаевна только плечами пожала: она не могла бы сейчас отрядить «даже и полчеловека», но немного позднее, — скажем, во время приемки раненых, — мастерская непременно выделит одну работницу на целую неделю.

В госпиталь могли послать и Веру. Она хотела этого и, конечно, страшилась…