Утренний свет

Наше дело саперное такое: армия отступает — мы прикрываем отступление, армия наступает — мы впереди. Ну, тут музыка повеселее получается, хотя, сказать, и опасности куда больше: неприятельские мины вылавливаешь. А немец хитер: то в два этажа мины положит, — верхнюю снимешь, а нижняя потом себя и окажет. То деревянные мины выдумал, — наши миноискатели их сначала не чуяли, пока мы до щупа не додумались. А то еще были мины с волоском. Очень они нас мучили: тонкое это дело — волосок найти да ненароком его не задеть. Не учуешь — летишь к черту. Вот уж действительно жизнь и смерть на волоске висели…

— Волосок — его слушать надо. Он себя обязательно окажет, — послышался за спиной у Веры сиплый голос.

Она оглянулась. Максим, должно быть, давно уже проснулся и теперь смущенно смотрел на нее.

— А я думал, ты до утра спать наладился, — добродушно подшутил над ним Воронов. — Вот тебе и Вера Николаевна.

— Максим, я морсу кисленького принесла, налить? — обрадованно спросила Вера, не зная, сказать ли парню «ты» или «вы».

Максим выпил морсу, вытер губы рукавом и застенчиво пробормотал:

— Очень даже вкусно, покорно благодарю.

— Вот я и говорил, — засмеялся Воронов. — Беда, много пришлось мне помаяться вот с такими сынками, как Макся. Горячатся, торопятся, — смотришь, подорвался на мине. Беда, ругался я на них. Мина — она уважения требует.

— Это точно, — с важностью подтвердил Максим. Он, верно, тоже был сапером, и Вере странно и жалостно было думать, что он, такой молодой, знает о войне столько же, сколько и Воронов.

— И тут вас наградили, Иван Иваныч? — вставила Вера и неловко смолкла: она вспомнила насмешливый рассказ Воронова о девочке из редакции.

— Наградили? — раздумчиво переспросил Воронов. — Ну да, и наградили. Только ничего такого ведь и не было — служба.

На бледном лице Максима появилась и исчезла легкая добрая усмешка: Воронов, верно, не любил рассказывать о своих наградах.

— Служба, Вера Николаевна, — строго и даже как будто чуть сердито повторил Воронов. — Тем более сапер. Я ползу, мины вылавливаю, а следом ведь часть идет.

— А все-таки ордена тебе дали не за так, — подзадорил его Максим и лукаво взглянул на Веру: смотрите, мол, что теперь будет.

И верно: Воронов сделал судорожное движение и вдруг сел на постели, держась одной рукой за койку, а другой собирая и распуская на груди завязки у рубахи.

— На вот, удивление какое! — укоризненно, скороговоркой произнес он. — Ну, однажды расчистил со своим отделением проход штурмовой части, — верно, в потайности, у немецкой передовой. А в другой раз минное поле открыл. Да неужто, увидавши, я мог мимо пройти, а? Ведь по этому болоту утречком наша рота в атаку пошла!

— А-а! — удовлетворенно посмеиваясь, протянул Максим.

— Ложитесь, Иван Иваныч, ну что это вы, право!

Вера помогла ему лечь, оправила подушку, накрыла простыней.

— Молодежь всегда поддразнить любит, — миролюбиво сказал Иван Иваныч. — Вот он, — в чем душа держится, а туда же…

Воронов закрыл глаза. Прошло несколько тихих минут. Максим, кажется, опять задремал. Сил у него было совсем мало, и он их уже израсходовал.

В руках у Веры споро мелькала иголка, она сидела озабоченная, почти хмурая. Сегодня она узнала так много нового, неожиданного… Нет, на сердце у нее все-таки было очень хорошо!

Воронов осторожно тронул ее за рукав:

— Расстроил я вас.

Вера очнулась, положила работу на колени, сказала:

— Нет, что вы! — и улыбнулась неожиданно радостно и так заразительно, что Воронов невольно и сам заулыбался.

— Теперь, Вера Николаевна, я вернусь домой спокойно. Сделал все, что мог, и силу, и кровь отдал. А что ордена мне присудили — это уж мое счастье особое. Я горжусь орденами, да! Они ведь во весь мой род пойдут, от сына к внуку передаваться будут, когда уж и прах мой с землей смешается. Вот, значит, бахвалиться здесь и не к чему.

В палате появился Толя. Он вошел тихо, и Вера и Воронов сразу заметили, что вид у него обескураженный и какой-то виноватый. Он направился было к своей койке, ни на кого не глядя и всем своим видом как бы говоря: «Вот теперь я лягу и отдохну».

— Что, Толя, опять неустойка? — пронзительным шепотом спросил его Воронов.

Толя остановился среди палаты, нелепо растопырив руки.

— Вроде, Иван Иваныч, — признался он и исподлобья взглянул на Веру.

— Опять она со старшим лейтенантом? — сочувственно справился Воронов.

— Говорит, назначили на рентген сопровождать.

— Говорит, говорит… Сказать все можно.

Воронов смешливо подмигнул Вере.

— А ты ее безо внимания, Толя. Сама к тебе льнуть будет. Эдакого парня презирать, а? Всех статей!

— Ну, уж вы, дядя Ваня…

— Чего — ну? Чего — ну? Говорят тебе: сам презирай! Безо всякого внимания!

Воронов молодцевато разгладил усы и засмеялся. Толя вопросительно взглянул на него, не удержался, тоже захохотал и, махнув рукой, повалился в постель. Через минуту он уже крепко спал, завернувшись в одеяло с головой.

— Вот и славно. От всех бед один ответ: спать — и вся недолга.