Третий палач понравился Стоверу сразу и безоговорочно. Маленький, плюгавенький мужчина, одетый небрежно, некрасиво, без вызова, он вообще не производил впечатления человека, способного на убийство. Он жалко, заискивающе улыбался, когда они обговаривали условия… а потом, при просьбе Стовера продемонстрировать работу, в долю секунды оказался за спиной у Грегори, присутствующего на переговорах, и едва не сломал тому шею, просто чтобы показать, на что способен. Он не задумывался, не делал страшных глаз, не принимал страшных поз. Вот ты разговариваешь с этим милым и безобидным, как бабочка, застенчивым человечком… а вот ты уже валяешься в луже крови, и в твоих глазах застывают звезды, которые ты уже не увидишь. Когда Стовер спросил о всяческих табу и отношениях с моралью, палач меленько засмеялся, и от этого смеха у него мороз пробежал по коже.
– Ну что вы, что вы, – отсмеявшись, сказал палач. – Ну разве ж я не понимаю? Уважаемый Микаэль, вы сами подумайте, как же так можно, а? У меня же семья, жена, детки. Какая уж тут мораль? Какие табу? Мне семью кормить надо.
– У вас семья?! – не поверил Грегори. Он все еще потирал шею, на которой расплывались стремительно краснеющие отпечатки железных пальцев палача.
– Ну а как же? – тот удивился. – Женушка, двое деток. Не тут, ясное дело. Как же можно без семьи?
Стовер и Грегори промолчали.
– Они дома ждут, а я тут, потихонечку, полегонечку, – заулыбался палач. – Жилье, конечно, не ахти какое, ну да ничего, я привычный, мне много-то и не надо. Есть где поспать да покушать, и ладно.
Стовер потихоньку оглядел комнату, в которой они сидели. Убогая – это слабо сказано. Троим развернуться негде. Кровать, стол, стул, ничего больше. Никаких излишеств. Даже стены не симбио, а простые – шершавый, грубый полирен тоскливого серо-голубого цвета, из которого, собственно, и отлит по большей части этот дом. В комнате чистенько, кровать аккуратно убрана, но впечатление комната производила гнетущее. Даже на привычного ко всему Стовера.
Многоквартирный дом, в котором находилась комнатушка, использовали либо самые малооплачиваемые сотрудники организации, либо самые жадные и скупые. Зная, сколько получают палачи, Стовер подумал, что этот жаден до крайности… или стеснен какими-то обстоятельствами, о которых умалчивает. Впрочем, этот факт был Стоверу как раз на руку. Жизненные обстоятельства палача его мало волновали, а вот заинтересованность того в деньгах была хорошим стимулом для успешной совместной работы.
– Михаил, как вы понимаете, оплата стандартная, – начал Стовер. – Каждая акция премируется. Непредвиденные обстоятельства оговариваются в каждом случае отдельно.
Палач снова засмеялся, крысье личико его сморщилось.
– Нет, Микаэль, вот тут вы ошибаетесь. Оплата втрое против обычной. И две трети будет аванс. Я же знаю, куда мы идем. А у меня девочки мои, погодки. Солнышки мои рыжие. Ну как без папочки останутся? Да и женушка моя, Оюшка, она же привыкла ни в чем себе не отказывать. Так что, Микаэль, сами понимаете…
– Михаил, меня не интересует ваша жена. И дети тоже. По поводу оплаты я все понял. Скажите, вам требуется какое-то специальное оборудование?
– Я, мой дорогой, сам себе оборудование, – снова захихикал палач. – Еще не догадались?
– Вы киборгизированы? – подозрительно спросил Грегори.
– Да, почти на шестьдесят процентов, – палач посерьезнел, хотя в глазах его все равно мелькали веселые огонечки. – Там, где вы, человеки, падаете от чужих эманаций чуть не замертво, я хожу, как по этой вот комнате.
– А почему киборгизация не указана в вашем досье? – насторожился Микаэль.
– А почему вы не признались комиссии, что фактически находитесь сейчас в симбиозе с мертвым «котом»? – ощерился Михаил. – Вот что, Стовер. Мы или работаем, или играем в вопрос-ответ. Для меня предпочтительно первое. На второе я не подписывался.
– Ну что ж, по рукам, – решительно сказал Микаэль. – Завтра утром отправляемся. Катер стоит…
– Я знаю, где он стоит, – снова захихикал палач. – Не утруждайтесь. В восемь утра буду.
Техномир
Индиго
По десяткам зависших в воздухе голографических панелей вихрем струились визуализированные потоки данных. Операторам для хотя бы начального их анализа необходимо было задействовать вживленные в мозг биокомпы, иначе понять что-либо становилось невозможно. Но это в обычном режиме, сейчас, во время аврала, все было иначе – пришлось напрямую подключаться к большим машинам, что чревато немалым вредом для здоровья. Только это тоже не имело никакого значения – речь шла о выживании всего конклава, всех еще уцелевших планет. Ведь если Постигающим не удастся остановить разъедающую ткань мироздания черную дрянь, то гибель наступит скоро, очень скоро.