Утро красит нежным светом… Воспоминания о Москве 1920–1930-х годов

Но обратимся к прошлому. В разгар антирелигиозной кампании, в 1929 году, не только отменили религиозные праздники, но и запретили рождественские ёлки. Пояснялось, что ёлка – символ христианской религии, к тому же обычай их рубить к Рождеству опустошает хвойные леса. Закрылись ёлочные базары, прекратился выпуск ёлочных украшений и свечей, устраивать ёлку строго возбранялось. Конечно, маленькие ёлки потихоньку рубились в подмосковных лесах и тайком, в мешках, обложенных тряпьем, провозились в московские квартиры. Но вид в окне освещенной ёлки грозил серьезным разговором с управдомом, а то и с милицией.

Для меня, обожателя праздничной ёлки, это было тяжелым ударом. Правда, родные ухитрялись покупать и устраивать нелегальные крохотные ёлки, но ощущение запретности, почти преступности такой акции надламывало детскую душу и портило весь праздник. Ёлка стала не в радость.

А тут еще в школе учительница Анна Гавриловна приказала нам нарисовать к отмененному Рождеству в тетради наряженную ёлку и перечеркнуть ее двумя толстыми красными линиями: «Долой ёлку!». Все, в том числе и я, послушно выполнили задание, но у моего соседа по парте, выходца из купеческой семьи Павла С. тетрадь оказалась пустой. «Где же твой рисунок?» – строго спросила Анна Гавриловна. «А я не умею на память рисовать, – простодушно ответил Павел, и впрямь художник никудышный, – могу только с натуры. А елку мне только завтра поставят, тогда срисую, а потом зачеркну».

Класс расхохотался, у Анны Гавриловны по лицу пошли красные и лиловые пятна: «Тогда уж вовсе не рисуй, не надо». И поставила Павлу в журнал «неуд», по-современному двойку.

Прошло семь тусклых, безъёлочных лет, и вдруг нечаянная радость: в «Правде» появилось письмо кандидата в члены политбюро Павла Постышева с предложением возродить добрый старый обычай – устраивать детские ёлки. Правда, не на Рождество, а на Новый год, но какая для детворы разница? Всё это хорошо вписывалось во вдохновляемую Сталиным атмосферу всеобщей радости и довольства. В газетах появились статьи, доказывавшие, что очистка лесов от мелкого ельника не только не вредит, но и помогает росту хвойных деревьев. Вспомнили, что сам Ленин устраивал для детей рабочих ёлки (между прочим, не на Новый год, а на Рождество, но об этом умалчивалось).

С той поры снова появились ёлочные базары и ёлочные игрушки, ёлки стали ставить не только в квартирах, но и в общественных местах, домах пионеров и клубах, и не только для детей, но и для взрослых. Имя Постышева, вернувшего людям отнятую у них радость, произносили с благодарностью, чуть ли не с благоговением, но не долго: в 1938 году этот добрый человек исчез, был вычеркнут из истории вместе со многими другими. Ныне он реабилитирован, в энциклопедии датой смерти указан 1939 год. Постышев погиб, но возрожденная им ёлка продолжает жить и радовать людей.

Вместе с религиозными праздниками в первую пятилетку был отменен и праздник Нового года – 1 января, он стал обычным рабочим днем. В самом деле, почему советским людям праздновать начало христианской эры? Ведь подлинная история человечества началась 7 ноября 1917 года, и в тогдашних календарях на первом месте значилось: «13-й (или 14-й) год Октябрьской революции», а потом уже, ниже и мельче, год христианской (она стала называться «новая») эры. Встречу Нового года с богатым застольем и шампанским объявили буржуазным, нэповским обычаем; сознательный рабочий должен праздновать только революционные праздники, а не всякие там Пасхи и новогодья. В статьях указывалось, что встречи Нового года способствуют алкоголизму и неумеренным расходам, нарушающим нормальный бюджет рабочей семьи. В фельетонах братьев Тур и в «Крокодиле» сатирически описывались пьяненькие интеллигенты, которые после встречи Нового года, шатаясь и икая, расползаются к себе по домам, в то время как навстречу им на утреннюю смену идут трезвые и сознательные рабочие, преисполненные стремлением выполнить и перевыполнить задания пятилетки.

С 1917 по 1928 год в стране действовал восьмичасовой рабочий день. Сутки разделялись на три части, это провозглашал популярный лозунг: «Восемь часов для работы, восемь – для отдыха, восемь – для сна». Обычная рабочая неделя тем самым составляла 48 часов. В первую пятилетку был введен 7-часовой рабочий день. В октябре 1929 года, вместе с отменой религиозных праздников как нерабочих дней, была упразднена и обычная семидневная неделя с ее седьмым свободным днем – воскресеньем. Вместо нее ввели пятидневку, она же непрерывка. Суть реформы состояла в том, чтобы предприятия и учреждения работали непрерывно, то есть каждодневно, без общего выходного дня.

Произошла огромная ломка в быту и на работе: в каждом цехе, отделе и т. д. рабочие и служащие разделились на пять частей, по избранным выходным дням: одни гуляли по 1-ми 6-м числам декады, другие – по 2-м и 7-м, третьи – по 3-м и 8-м и т. д.