Утро морей

— Да, — невозмутимо соврал он. Он к такому готовился, должен выдержать!

— Вы по-прежнему считаете его смерть преступлением?

— Я считаю ее трагедией.

— Вы не совсем точно ответили на мой вопрос, — нахмурился врач.

— Я до сих пор не знаю, что это было, я просто больше не думаю об этом.

Перед глазами снова мелькало лицо сына — то счастливое, то уже бледное, безразличное ко всему… Как будто Франик смотрел на него и осуждал. От этого сложнее было говорить ровно и делать вид, что ему все равно, но Макс кое-как справлялся.

Вот только врачи не собирались оставлять его в покое.

— Вы считаете, что ваша бывшая жена могла сделать для сына больше?

— Может быть. Я не знаю, чем была в то время занята Эвелина. Возможно, это было объективно важнее. В шесть лет ребенок — это еще чистый лист. Невозможно определить, насколько полезен он был бы для общества. А то, что делает Эвелина, важно уже сейчас, для многих людей.

— То есть, это адекватный обмен — одна жизнь, еще и не приносящая пользы, на многие?

— Да.

— Даже если это жизнь вашего сына?

— То, что он был моим сыном, не разумная, а эмоциональная реакция, — указал Макс.

И даже сейчас у него не дрогнул голос, хотя внутри все холодело. Он признавал, что его сын был неважен, ведь именно так работает мозг, отравленный замгарином, Макс уже убедился в этом.

Он думал, что больнее не будет, а получил лишь новый удар. Вопрос — как кусок стекла под кожу.

— И для вас ничего не изменил тот факт, что это был ваш единственный ребенок?

— Пока единственный, — уточнил Макс. — Мне тридцать восемь лет. Вероятность того, что у меня еще будут дети, очень высока. Я просто не буду больше связываться с такими женщинами, как Эвелина. Это, по крайней мере, даст мне возможность не называть своих детей Франиками!

Врачи рассмеялись, и он смеялся вместе с ними. Не важно, что он чувствовал и насколько больно ему было. Макс уже заметил: атмосфера в комнате изменилась, стала дружелюбней. Опасный рубеж пройден, и пройден удачно.

Его расчет оказался верным: после шутки его больше ни о чем не спрашивали. Вечером того же дня он узнал, что его выписывают, а утром покинул больницу.

Это не значит, что он сразу же был за все прощен и принят в сообщество самопровозглашенных «исключительных людей». Макс не сомневался: за его приемом замгарина будут следить. И за его поступками будут наблюдать, тщательно их оценивая. Так что ему больше нельзя переть напролом, второй раз в психушку его не отправят, все будет намного хуже. Он пока не знал, что делать и как себя вести.

Зато в одном он не сомневался: он не должен отступать, пока все это гнилое гнездовище не будет уничтожено.

* * *

Порой Марина Сулина жалела о том, что вообще во все это ввязалась. Впрочем, сожаление это было абстрактным и ничего не значащим. Проект уже зашел слишком далеко, чтобы отступать. Марина догадывалась, что при попытке вот так вильнуть хвостом дело не закончится простым увольнением. Да и потом, ей нравилось то, что она делала, и деньги на счет исправно поступали. А если так, можно набраться сил и вытерпеть такие собрания, как сегодня.

Она отвернулась от окна и внимательно посмотрела на каждого из людей, занимавших места за столом. Это были не все, кто имел значение, но одни из важнейших фигур.

Ближе всех к ней сидела Люда Клещенко. Она нравилась Марине больше всего, журналистка с хитростью лисы и добротой акулы. Пока Клещенко курировала только один крупный портал — но весьма успешно. Она готова была к большему, а у «Белого света» уже возникла необходимость в едином координаторе по работе со СМИ. К тому же Люда сообразила, что замгарин лучше не пробовать, хотя перед подчиненными старательно делала вид, что пьет по четыре таблетки в день. Как, впрочем, и Марина — но Марина показательно пила пять. То, что это были пустышки, никого не касалось.

Марат Ковальчук тоже не пил замгарин, но Марина сама настояла, чтобы так было. Этот тип был агрессивен от природы, его реакцию на таблетки сложно было предугадать. Человеку, отвечающему за силовые операции, нужна ясная голова. Да и потом, Марату полагалось всеми силами делать вид, что он и его шайка не имеют к «Белому свету» никакого отношения, ведь фонд — исключительно мирная организация. Это не мешало его подчиненным глотать замгарин пригоршнями, а порой и коченеть от этого по подворотням… Это не беспокоило даже Марата, который всегда знал, где набрать новых дебилов, а уж Марину — тем более.

А вот Антоша Мамалыга за замгарин ухватился сразу, но этого и следовало ожидать. Когда половозрелый мужик идентифицирует себя как Антоша, можно предположить, что у него проблемы. К счастью, проблемы эти никак не касались проекта. Антоша был достаточно талантливым, чтобы удерживать большую аудиторию, и достаточно беспринципным, чтобы скармливать этой аудитории что угодно.