Утро морей

— Но разве так должно быть? — как-то разом поникла Юля.

— Я не знаю, как должно быть. Просто так есть.

Нике еще никогда не доводилось задумываться о мире вообще. Кто угодно ведь сначала тушит пожар вокруг себя, а потом только разбирается, что там еще пылает. Но оказалось, что в какой-то момент она, да и многие другие, упустили важные искры, и теперь они расползлись, разгорелись, повсюду зарево.

Нужно признать: информационную войну «Белый свет» выиграл. Но даже такое признание не успокоило Нику, не позволило просто плыть по течению, как раньше. В какой-то момент тревога стала настолько сильна, что жить с ней уже не получалось. Нужно было или сломаться, согласившись на то, что она давно ненавидела, — или просить помощи.

Даже приближаясь к старому дому с недавно обновленной светло-желтой штукатуркой, она не могла поверить, что действительно решилась на это. И возле распахнутой двери не верила, она-то надеялась, что ее хоть домофон остановит! Поверила, только когда нажала на выцветшую кнопку звонка.

Он мог и не открыть ей. Тогда Ника восприняла бы это как знак судьбы и не пришла бы второй раз. Но у судьбы явно были свои представления о том, какие знаки подавать, потому что дверь открылась.

На пороге стоял мужчина лет шестидесяти, высокий и крепкий, седой и всклокоченный. Будто только что проснувшийся — в четыре часа дня. Глаза светлые, настороженные, словно намеренно под кустистыми бровями прячутся. На голове ни одного темного волоса не осталось. Из-за всего этого он выглядит стариком — или просто гостем из прошлого, оказавшимся в чужом мире и несколько ошалевшим от этого. Впрочем, он и при прошлой встрече, на которую Ника явилась по приглашению, выглядел так же.

— Мы знакомы, — нахмурился он. Вопросом это не было. — Но я не помню, кто вы. Вы кто?

— Вероника Михеева, — ответила она. — Я журналистка, где-то год назад я брала у вас интервью по поводу новой книги. Денис Владимирович, можно войти?

Все, что было год назад, казалось событиями другой, чужой жизни. Но когда Ника начала прикидывать, кто способен хоть как-то ей помочь, на ум пришло только имя Дениса Аверина.

Потому что он был странным, редким, по-своему уникальным человеком. Два образования — психология и социология. Две одинаково любимые сферы деятельности, и в обеих он преуспел. Человек, изучающий не только другого человека, но и людей в массе. Он должен был заинтересоваться тем, что сотворил с этим миром замгарин!

Правда, Ника втайне опасалась, что Аверин решил не изучать, а нырять с головой. Он откроет ей дверь — и она увидит лысину вместо седой шевелюры, висящую складками нездоровую кожу и лихорадочно блестящие глаза. Но нет, очевидно, профессор и академик легким покоем не прельстился.

Аверин тоже ее вспомнил, Ника поняла это. Вот только пускать ее в квартиру он все равно не спешил.

— Зачем вы пришли?

— Да потому что мне больше не к кому идти…

Она рассказала ему все, что терзало ее последние дни — прямо там, на лестничной клетке. Ника не была уверена, что из ее рассказа можно понять хоть что-то толковое, и все равно старалась. Когда она закончила говорить, он не прогнал ее и дверь не захлопнул, уже хорошо. Светлые глаза сверлили ее с минуту, словно надеясь на слои разобрать и каждый изучить. Наконец Аверин вздохнул и посторонился.

— Заходите. Надеюсь, я не пожалею об этом.

Ника уже была в этой квартире год назад — а теперь будто попала в другое жилье. В прошлый раз здесь царил идеальный порядок. Денис Аверин не стремился к минимализму, он щедро позволял себе и сувениры, и грамоты, и награды, но все это гармонично размещалось на старой мебели и было заботливо защищено от пыли. Теперь же в доме постепенно распускал щупальца бардак, повсюду валялись какие-то бумажки, записки, вырезки из газет и журналов, да и пыли было не занимать.

Проследив за ее взглядом, Аверин наконец смутился.

— Прощу прощения, я теперь не позволяю приходить сюда уборщицам.

— А почему не позволяете?

— Потому что мне сейчас следует осторожно выбирать гостей.

Ника не сразу поняла его — зато поняла, когда рассмотрела, что за бумаги разбросаны по квартире. Все они были так или иначе связаны с замгарином и «Белым светом»: от газетных статей до каких-то непонятных гостье схем, начерченных определенно рукой Аверина. Ника, надеясь просто на совет, внезапно угадала с выбором даже больше, чем ожидала.

Но она ведь еще год назад заметила, что Аверин увлечен своим делом. Да он всю жизнь только работе и посвятил! Не женился, детей не завел, зато был окружен преданными ему студентами. Мог ли такой человек пройти мимо препарата, изуродовавшего общество?

Аверин провел ее на кухню, там бумаг было меньше всего. Даже чайник поставил, что можно было считать самым большим знаком симпатии с его стороны. Только потом он спросил:

— Так чего вы хотите от меня?

— Для начала я бы хотела понять, что происходит!

— И вы пришли за объяснением именно ко мне?

— Я больше не знаю никого, кто мог бы такое объяснение дать.