Утро не судное

Мужчина пропал из зоны наблюдения, он где-то рядом – слышен его голос. Но разобрать можно отдельные слова: «грядки», «по весне», «ремонт»… И это понятно: хочет он настроить собеседницу на лирический дачный лад Её? Может себя? И режет ухо и душу простая фраза: «Мы же с тобой об этом мечтали?..»

У Антона, расположившегося на чердаке дома напротив, сжалось сердце. Он опустил мощный монокль с записывающим устройством и тяжело вздохнул. Затем ещё несколько раз – выбрасывая с потоками воздуха тяжёлое, слишком тяжёлое чувство тоски и безысходности.

Джинсы, лёгкая рубашка – не привык ещё – на правом боку висит небольшая спортивная сумка – почти свободный гражданин почти вселенной. Но не получается ни первое, ни второе. Уж как-то всё жёстко отформатировано, вяжет по рукам и ногам, не отпускает. «Они об этом мечтали?» – с грустью подумал он. Или господин этот мечтал и яростно, мучительно желал? Когда желал и просил? Всю жизнь? В лагере? Когда уходил в Огни? Или когда она ушла – навсегда! Или уже в Огнях? Домечтался! Допросился! Все планы к чёрту!

Антон снял камеру с монокля, положил в сумку. Бесшумно двинулся к выходу из чердачного помещения.

Глава 25

В домике жарко, но не душно: воздух сухой, что свойственно этим широтам. Дожди необычно щедро освежали лагерь, но не напоили землю. Да и что её поить – растительность здесь убогая, живности почти никакой. Да и знаем мы – «как вода в песок». Природа зря силы расходовать не станет. Она мудра, она целесообразна. Но, интересно, могут у неё быть, как у дитя её, человека, капризы, вольности непозволительные, причуды всякие? Игривое или мрачное настроение? Могут быть взлёты, паденья, депрессии после неудач? А попытки начать всё сызнова: ну, не повезло, не получилось…

И вроде бы бежать надо, думает Рой, развалившись на солдатской кровати и меланхолично водя пальцем по стенке опостылевшего сборного домика. Вот он, пусть временный, но – дом, кров. Но что значит временный? Сколько эта «временность» продлится? Из всего временного рано или поздно возвращаются. Но куда возвращаться? К обычной нормальной жизни? Но кто сказал, что она нормальная?

Как мы любим ставить границы. Был здесь, а теперь – там. Перевернул страницу в дневнике жизни, и прошлого как не бывало.

А можно ли перевернуть, пролистать вчерашний день и даже не оставить в нём закладки? А если этот вчерашний день – Город и всё с ним связанное? Ведь мы сами, часть нас, и есть закладка этого дня, и останется эта часть здесь навсегда – там, где прервалось чтение. И если этот день, эта прочитанная страница растворится, исчезнет как мираж, покинет нас как сложный, тяжёлый длинный сон, что станет с этой закладкой – с нами?

Мы гоним от себя неудобные мысли и вопросы, чтобы отсрочить ответ. Но отвечать-то на вопросы всё равно придётся. Что могут дать наши отрывочные, скорее всего, поверхностные сведения и рассуждения? Крупицу знания, микростарт к пониманию… И всё же, если сбежать?

Рой пытается хотя бы схематично спрогнозировать события, и у него не получается, словно он взялся за решение задачи, которая решения не имеет. Миновать посты технически непросто, но варианты есть. До железной дороги добраться – не проблема, деньги имеются, можно уехать с билетом, можно без, можно запрыгнуть на повороте, где ход замедляется. Дом есть, работа есть. А если даже случится так, что её уже нет, не беда: впечатлений на всю жизнь хватит…

И Рой ещё раз пытается представить путь домой. Не получается. Пытается представить дом. Опять не получается. Может, там, в запределье, уже ничего нет? Пустые города, толпы сумасшедших людей и одичавших собак, озверевшие от бесконечных предательств командиров и бессонницы солдаты, противостоящие уэлсовским триножникам, кровавый делёж бесхозных несметных богатств между теми, кто только делить и привык… И этот Город – всё, что осталось?

А этот, что из запределья, бубнит и бубнит, бубнит. Пометки на листочке бумаги делает, листочек этот пронумерован – спецучёт, и попадёт он в аккуратненькую папочку. И будет там много других листочков, содержащих ценную информацию, и некто таинственный, всесильный и всемудрый глянет на них своим всевидящим оком и откроются ему всё загадки мира.

Как же он достал, думал Рой, отвечая на наскучившие вопросы коллеги из Центра. Чего он хочет? Он, дитя наивное, уже не спрашивает, что здесь происходит. Он всего лишь хочет услышать простой и понятный ответ на простой и понятный вопрос: как дальше-то быть? Сказать ему, что б почитал Апокалипсис? Обидится. Грубить в ответ вряд ли не станет: мало ли чего можно от местных отморозков ожидать? К сознательности начнёт призывать. Как вам не совестно, скажет, такие средства расходуются, такая опасность нависла, таких людей собрали, я к вам с объятьями распростёртыми, всей душой… а вы…