Утро. Ветер. Дороги

Он не выпускал моей руки. Отец, улыбаясь, смотрел на нас. Я знала, что он не очень-то одобрял мое раннее замужество. Опасался, как бы оно не помешало мне учиться. Радовался он лишь одному, что моим мужем будет Ермак, а не Даня. Он не видел Даню таким, каким тот был на самом деле, — смотрел на него поверхностно. Меня это как-то возмутило, Я вдруг решила рассказать Ермаку (и папе будет полезно послушать), каков Даня на самом деле. А истоки личности Дани в его детстве. К тому же у меня, что называется, болело сердце: мне было жаль Даню, который в этот самый час переживает где-то там, в одиночку, свое «мужское унижение». И я даже не могу, как прежде, побежать его утешить, потому что единственное утешение, которое было бы действительным, я не могла ему принести. Хоть бы он поскорее додумался, что есть много девушек куда лучше меня, хотя бы та же Геленка?

— Ермак, какое у тебя сложилось мнение о Дане? — спросила я.

Папа на меня покосился. Не вовремя затевала я этот разговор.

— Я ведь только раз его видел… — нерешительно протянул Ермак.

— Но все же кроме внешних данных, прельстивших его режиссера, ты что-нибудь в нем заметил?

— Мне было трудно видеть глубоко. Я подумал, что ты его любишь, и у меня все время какая-то пелена держалась перед глазами.

— Но почему ты подумал, что я его люблю… Только потому, что он красив?

Ермак медленно покачал головой.

— Дело не в этом. Зомби красивее Дана, однако я никогда не подумал бы, что ты можешь его полюбить. Даже если бы он не был вором, а работал по своей специальности. В Дане чувствуется личность — то, что тебя привлекает в людях больше всего. А вообще он хороший парень. Я уверен, что он талантлив, и талант в конечном счете определит его поведение в жизни. И… на твоем месте, я выбрал бы все же его. Кстати, никогда не поздно… переиграть.

— Дождалась! — буркнул неодобрительно отец.

— Даню я знаю с третьего класса, — невозмутимо сказала я. — И рассказала, как у пего погиб в море отец, спасая унесенного за борт матроса.

— Этого детского потрясения Даня не забыл, — продолжала я, строго глядя на Ермака, — вот откуда эта ранимость, которую ты верно подметил. Женщину Даня скоро найдет — они сами найдут его, такого интересного парня, но ему всегда будут нужны друзья, которые его понимают и любят как человека.

— Я понял, Владя, и чувствую себя последним подонком, — с искренним раскаянием проговорил Ермак. — Я никогда не буду против вашей дружбы… А если Дан пожелает, он в нас обоих найдет друзей.

Он поднялся уходить. Вид у него был счастливый, но усталый.

— Владя, Сергей Ефимович, приходите в субботу ко мне ужинать, часиков в восемь. И пожалуйста, Сергей Ефимович, с супругой. Передайте Александре Прокофьевне, что я очень прошу ее быть у меня. Как это ни странно — ни вы, ни Владя у меня еще не были.

Мы обещали прийти.

Уснула я, кажется, за час до того, как затрещал будильник. Мысли, чувства, ощущения наплывали, как волны в море. Я как будто лежала на дне, и они перекатывались через меня.

Меня смущало, почему я не чувствую «безумного» счастья… Как-то все получилось экспромтом… Даня сыграл роль катализатора. (Помните, в химии: вещество, ускоряющее реакцию?) В сущности, Ермака спровоцировали на это предложение «руки и сердца». Он же не собирался сегодня предлагать мне быть его женой. Даже объяснялась в любви я сама, первая. Он, бедняга, может, и не собирался жениться в ближайшие годы, и вот — на тебе! Папа спросил, когда мы думаем пожениться, не мог же Ермак сказать: «через три года». Пришлось сказать: «после экзаменов».

Ох, как нехорошо получилось! Брата моего небось не заставишь жениться… А Ермак мягкий, деликатный, совестливый, вот его и «заарканили»… все равно как Пьера Безухова Элен, Вот несчастье! Может, Ермак и не очень уж любит меня? Ведь говорил: превыше всего работа с трудными подростками.

Что же делать? Отложить свадьбу на год-два? Зачем, собственно, так торопиться… Надо дать ему время все обдумать. Я-то буду любить его всю жизнь, сама не знаю почему.

К утру я окончательно решила отложить свадьбу на год и лишь после этого уснула.

В субботу мы отправились к Ермаку. Он жил на Воробьевском шоссе, в доме с низкими потолками, на четвертом этаже Я пришла на час раньше. Папа отправился за Шурой.

Дверь, как и все двери, как будто не жил за нею лучший человек на свете — мой Ермак!

Я позвонила. Отпер Ермак и сразу прижал меня к себе.

— Не целуй на пороге, семь лет разлуки! — рассмеялась я.

Инспектор угрозыска оказался суеверен и поскорее захлопнул дверь. В комнату он внес меня на руках и, осторожно поставив на стул, отошел полюбоваться, словно какой красавицей.

Он выглядел еще более счастливым, чем Шура, когда ее вызвали телеграммой на Мосфильм. Как хорошо, что Ермак жил как раз против Мосфильма: Шура будет забегать к нам с работы. Мне стало стыдно, что я усомнилась в Ермаке. Но все-таки надо будет поговорить с ним откровенно — по душам.

— Зашла пораньше, чтоб помочь тебе, — сказала я, спрыгивая со стула.