Уцелевший

Фертилити выходит из машины и машет мне рукой. Она наклоняется над окошком водителя, и ветер доносит до меня ее голос:

— Подождите, пожалуйста. Всего пару минут.

Она идет ко мне, разведя руки в стороны, чтобы лучше удерживать равновесие на скользких залежах старых журналов. Она смотрит под ноги. На мальчишники с оргией. На горячих девочек, что жаждут оргазма.

— Я подумала, что тебе сейчас лучше не быть одному, — говорит она мне.

Я оглядываюсь в поисках салфетки или какого-нибудь белья с дыркой на интересном месте, чтобы вытереть руки, а то они все в крови.

Фертилити поднимает голову и говорит:

— Ух ты. Это так символично: тень от монумента мертвой общине падает на могилу Адама.

Те три часа, пока я хоронил Адама, — самый долгий период у меня в жизни, когда я был сам по себе. Был без работы. А теперь здесь Фертилити. Она мне скажет, что делать. Моя новая работа — следовать за ней.

Фертилити обводит взглядом пустырь и говорит:

— Здесь прямо долина Теней Смерти. — Она говорит: — Ты выбрал самое что ни на есть подходящее место, чтобы размозжить брату голову. Просто Каин и Авель, ни дать ни взять.

Я убил своего брата.

Я убил ее брата.

Адама Бренсона.

Тревора Холлиса.

Мне нельзя доверять ничьих братьев, когда у меня в руках камень или телефонная трубка.

Фертилити лезет в сумку, что висит у нее на плече.

— Хочешь лакричных конфет? «Красные ниточки»?

Я протягиваю к ней руки в корке засохшей крови.

Она говорит:

— Я так понимаю, что нет.

Она оглядывается через плечо на такси, которое ждет чуть поодаль, работая на холостых оборотах, и машет рукой. Из водительского окна высовывается рука и машет в ответ.

Она говорит, обращаясь ко мне:

— Давай скажем для краткости так: Адам и Тревор — их никто не убивал. Они сами себя убили.

Она говорит мне, что Тревор покончил с собой, потому что у него в жизни не осталось уже ничего, что могло бы его удивить. Никаких приключений, никаких сюрпризов. Он был болен, смертельно болен. Он умирал от скуки. Смерть была для него единственной тайной в жизни.

Адам хотел умереть, потому что он знал, что ему никогда не стать кем-то другим — он так на всю жизнь и останется братом из Церкви Истинной Веры. Потому что это в него вдолбили с младенчества. Адам убивал уцелевших членов общины, потому что он знал: старая культура рабов не сможет создать новую культуру свободных людей. Как и Моисей, который водил свой народ по пустыне почти сорок лет, Адам хотел, чтобы я выжил, но избавился от установок раба, вбитых в меня с детства.

Фертилити говорит:

— Ты не убивал моего брата.

Она говорит:

— И своего брата ты тоже не убивал. То, что ты сделал, это можно назвать самоубийством при участии третьего лица.

Она достает из сумки цветы, настоящие живые цветы, небольшой букет свежих роз и гвоздик. Красные розы и белые гвоздики.

— Так что не переживай.

Она приседает на корточки и кладет цветы на журналы, под которыми похоронен Адам.

— Вот еще один символ, — говорит она, по-прежнему сидя на корточках и глядя на меня снизу вверх. — Эти цветы через пару часов завянут и начнут гнить. Их обкакают птички. Из-за дыма они будут вонять, а завтра по ним, может быть, проедет бульдозер. Но сейчас они такие красивые.

Какой она все-таки милый и чуткий человек.

— Да, — говорит она. — Я знаю.

Фертилити поднимается на ноги, берет меня за руку выше запястья — там, где чисто, где нету крови, — и ведет к такси.

— Слабыми, измученными и бездушными мы можем побыть и потом, когда это не будет стоить мне денег, — говорит она.

По дороге к такси она мне рассказывает, что вся страна кипит от возмущения — как я испортил им все удовольствие от Суперкубка. Так что на самолет или автобус мы точно нигде не сядем. В газетах меня называют Антихристом. Массовым убийцей из Церкви Истинной Веры. Цены на все товары под маркой Тендера Бренсона резко взлетели вверх, но совсем не по тем причинам. Все крупные мировые религии, католики, иудеи, баптисты и кто еще там, все вопят в один голос: а мы же вас предупреждали.

Когда мы подходим к такси, я прячу окровавленные руки в карманы. Спусковой крючок пистолета буквально сам лезет под палец.

Фертилити открывает заднюю дверцу и подталкивает меня внутрь. Потом обходит машину и садится с другой стороны.

Она улыбается водителю в зеркале заднего вида и говорит:

— Теперь обратно в Гранд-Айленд.

На счетчике светится: 780 долларов.

Водитель смотрит на меня в зеркале заднего вида и говорит:

— Что, мамочка выбросила на помойку твой любимый дрочильный журнал? — Он говорит: — Эта свалка — она бесконечная. Здесь никогда ничего не найдешь, если вдруг что потерялось.

Фертилити говорит мне шепотом:

— Не обращай на него внимания.

Водитель — хронический алкоголик, говорит она шепотом. Она собирается расплатиться с ним по кредитной карточке, потому что через два дня он погибнет в аварии. Так что запрос на выплату от него не придет.

Близится полдень, солнце почти в зените, и с каждой минутой тень от бетонной колонны — все меньше и меньше:

Я говорю: а как там моя рыбка?

— О Господи, — говорит она. — Твоя рыбка.

Такси едет обратно во внешний мир, подпрыгивая на ухабах и выбоинах.