Ткань между путями разрывалась. Со всех сторон зияли дыры. Как и подобало его обращенной форме, Остряк передвигался в тени – скрытное существо; мышцы перекатываются под полосатой шкурой, глаза сияют, как угольки в ночи. Но опора под мягкими лапами была ненадежной. И перед глазами мелькали странные видения. Только отчаяние – да и безумие, пожалуй, – погнало его по этим тропам.
Вот он скользит по обледенелому склону из покрытых мхом валунов, а вот движется привидением по густому лесу, окутанному зловонным сумраком. Вот в ядовитом воздухе переплывает реку – густая вода покрыта коричневой пеной. Наверх по берегу – в деревню из тесаного камня, полную телег, едущих через кладбище; лиса завизжала страшным криком, учуяв его запах.
Он наткнулся на две фигуры – от внезапности пробудились инстинкты – рычание, вспышка, когти и клыки. Крики разорвали ночной воздух. Его челюсти перекусили шею человека. Удар когтистой лапы распорол бок собаке и отбросил животное в кусты – подыхать. А потом – прочь из этого мира, в сырые джунгли, освещенные вспышками молний; воздух пропитан запахом серы.
По грязному берегу, до ямы гниющих трупов, раздутых тел людей и лошадей; кто-то жалобно поет вдали.
Горящий лес.
Коридор то ли во дворце, то ли в храме – десятки людей в мантиях с криками спасаются бегством, – и он снова прорывается через них. Рот наполнила человеческая кровь, отвратительно сладкая. Прыгал на людей сзади, прокусывал черепа… слабые кулаки били его по бокам…
Где-то в глубине души он всхлипнул, освобождаясь… и мир снова изменился; теперь – голая тундра, кто-то стоит на коленях рядом с валуном, поднимает голову и встречается взглядом с ним.
«Прекрати. Сейчас же. Дитя Трича, ты сдался звериной крови».
Это женщина, черные густые волосы похожи на шерсть пантеры, лицо широкое, скулы острые и высокие, янтарные глаза наполнены пониманием. Из одежды – всего несколько обрывков оленьей кожи, несмотря на холодный воздух.
«Когда ты найдешь меня, – продолжала она, – будет не так, как ты представляешь. Мы встретимся не как любовники. Мы будем хотеть разного. Может, мы с тобой будем сражаться».
Он припал к земле, тяжело дыша; мышцы болели, но слепая ярость уже таяла.
Женщина сделала странный жест.
«Кот прыгает и отнимает жизнь у птицы. Другой нападает на ребенка, играющего в саду. Так поступает кот, разве нет? Было ли тут преступление? Возможно. Для птицы – беззаботность, неосторожность. А с ребенком? Невнимательные родители? Неправильный выбор места для жилья?
Птенцы в гнезде кричат – зовут мать, которая уже не вернется. Ее смерть означает их смерть. Мать горюет о потере, но у нее, возможно, будет другой ребенок, новая жизнь взамен утерянной. Скажи, Остряк, как измерить подобное? Как решить, чья жизнь ценнее? Раздают ли чувства в соответствии с умом и сознанием? Горе мелкого создания не так глубоко, как более… крупного?
А разве не естественно жаждать мести, расплаты? Не мечтает ли супруг мертвой птицы об убийстве?
Дитя Трича, ты убил не просто детей на своем жестоком пути. За твоей спиной кружится много горя. Твое появление было необъяснимо для их чувств, но его доказательством остались озера крови.
Будь орудием случая, если должен. Будь невероятной силой, которая наносит удар без причины, без цели. Будь похитителем жизней.
Я буду ждать тебя в конце пути. Поговорим об отмщении? О клыках и когтях?»
При этой угрозе тихий рык раздался в его груди.
Женщина печально улыбнулась. И снова махнула рукой…
Остряк заморгал, оказавшись на четвереньках на каменистой почве. Он откашлялся и сплюнул сгустки свернувшейся крови, вытер губы… на тыльной стороне ладони остались красные полосы и пряди человеческих волос.
– Нижние боги, – пробормотал он. – Это была ошибка.
Пути распадались.
– Но зачем? – спросил он чуть слышно.