Увечный бог. Том 2

В серый день в глубокой каменной долине,

Где, как тени из мертвого двора,
Печали налетают мельтешащими саванами
И лишь немного листьев, серых как мошки,
цепляются за ветви на склонах горы,
дрожа под ветром с ночного перевала,
Я один встал на колени и возвысил голос,
взывая к богу.

Ожидая в отголосках угасающего дня,

Когда тишина обретет форму,
И пальцы легки, как пыль,
И стая ворон, усевшихся на деревья,
Чтобы рассмотреть человека на коленях,
Напомнила мне звезды, которые только что
Глядели, как часовые,
С небесной стены, больше не закрывающей
мои глаза,

И все слова, которые я говорил всерьез,

И весь гнев, и страстная воля сурово
Встанут, как солдаты в ощетинившихся шеренгах,
Нависая в сезон отлета птиц,
И песни не позовут в полет,
Где мои руки, расправленные как крылья,
Окровавлены в страстной молитве
И лежат, умирая,
на моих коленях.

Моему богу нечего сказать мне в серый день,

Мертвенно-бледная пыль служит невероятным ответом,
Немая, как листья в тихую погоду,
И даже небеса забыли о солнце.
Дай мне благо тишины, чтобы не ждать ответов
От этого дразнящего безразличия, – не важно,
Я покончил с предрассветными молитвами,
И печали растают
на свету.

«Щепотка моих ответов»

Рыбак кель Тат

Он подтащил завернутое тело так близко, как только осмелился, и теперь оно лежало рядом на земле. Обветшалая одежда в пятнах приобрела цвет высохшей грязи. Сидя верхом на мертвом коне, Ток оперся на луку седла, изучая одним глазом далекий Шпиль. Слева, за утесами, громадный залив бурлил, как во время прилива. Но ко всей этой ярости прилив не имел отношения. Собиралось колдовство, и больной воздух наливался силой.

Невозможно сказать, чем все кончится. Впрочем, он сделал, что мог.

Услышав за спиной стук копыт, Ток обернулся и отсалютовал.

– Сэр.

Лицо Скворца словно пародировало то, каким оно было раньше, у живого. Борода цвета стали под худым, высохшим лицом напоминала корни давно мертвого дерева. Глаза прятались в тени кустистых бровей.

Мы уходим. Отрываемся от любимого края.

– Тебе нельзя здесь оставаться, солдат.

– Я знаю. – Ток показал иссушенной рукой на лежащую на земле завернутую фигуру. За спиной Скворца молча и неподвижно ждали на своих конях «Мостожоги». – Я понятия не имел, сэр, что их так много.

– Война – великий пожиратель, солдат. По пути мы стольких потеряли…

Скворец говорил спокойно, без эмоций, и от одного этого могло разорваться то, что осталось от сердца. Так не должно быть. Мы увядаем. Так мало осталось. Так мало…

Когда Скворец, развернув коня, отправился дальше и «Мостожоги» двинулись за ним, Ток какое-то время ехал за всадниками; затем что-то резануло внутри, будто нож провернули в ране, и он, вновь остановив скакуна, проводил воинов взглядом. Тоска разрывала душу. Когда-то я мечтал стать «Мостожогом». Если бы получилось, сейчас я ехал бы с ними и все было бы гораздо проще. Увы, моя мечта, как и многие другие, не сбылась, и все сложилось иначе. Он развернул коня и посмотрел на уже далекий силуэт на земле.

Падший, я тебя понимаю. Ты искалечил меня у Крепи. Вырвал глаз, оставив пещеру в моем черепе. Духи то и дело искали там укрытие. Пользовались пещерой. Пользовались мной.

Но теперь они покинули меня, остался только ты. И шепчешь обещания в пещере моей раны.