Увечный бог. Том 2

У нас, солдат, есть лишь одна хоть чего-то стоящая валюта, и зовется она уважением. Мы ее копим, прячем от остальных, и уж транжирами нас никто не назовет. Мотовство нам не свойственно. Но есть чувство еще менее приятное, чем когда приходится расставаться с монетой, – это если кто-то выйдет и швырнет ее нам обратно.

Мы себе места не находим. Прячем глаза. Внутри нас будто что-то ломается, мы начинаем сами себя грызть, а для посторонних все это выглядит непонятным. Им представляется, что мы должны улыбнуться, сделать ручкой, напустить на себя гордый вид. Но мы-то ничего подобного делать не хотим, даже если приходится. Потому что мы оставили на полях сражений множество друзей и знаем, что все уважение причитается именно им.

Мы можем сидеть на куче монет под стать королевской сокровищнице и даже их не замечать. Поскольку иное богатство застревает в глотке, захочешь проглотить – подавишься насмерть.

Когда Скрипач поднял взгляд и увидел его, Вал поспешил навстречу.

– Не надо так, Скрип.

– Не надо как? Я тебе уже сказал…

– Я не про то. Сейчас ты остановишь отряд. И развернешь его лицом к регулярам. Ты теперь капитан, на тебя смотрят. Это монета, Скрип. Ее нужно вернуть.

Капитан надолго уставился на Вала.

– Не знал, что это будет так трудно.

– Думал просто сбежать, да и все?

Скрипач покачал головой.

– Нет. Я не знал, что делать. Не был уверен, чего им нужно.

Вал склонил голову набок и уточнил:

– Не смог себя убедить, что они того достойны?

Капитан ничего не ответил. Вал покачал головой.

– Скрип, мы с тобой, ты и я, для такого не годимся. Мы – саперы. Когда я сам во всем этом начинаю путаться, я просто думаю – а что сделал бы Скворец на моем месте? Слушай, тебе нужно, чтобы эти регуляры выстояли, чтобы выиграли нужное тебе время. За которое они заплатят собственной кровью, собственными жизнями. Не важно, пусть даже ты думаешь, что они ни хрена еще не заслужили. Нужно отплатить им той же монетой.

Увидев, что Скрипач по-прежнему колеблется, Вал повернулся к своим «Мостожогам», подал им знак и развернулся обратно.

– Мы, Скрип, строимся лицом к лагерю – а ты со своими морпехами и тяжами так и будешь тут толпиться, ни хрена не понимая, в какую сторону глядеть?

– Нет, – ответил Скрипач сдавленным голосом. – Вал, кажется… я только что сделал неверный шаг. Только и всего.

– Лучше уж сейчас, чем несколько дней спустя, а?

Вал направился к своим взводам, но Скрипач окликнул его:

– Обожди.

Он обернулся.

– Чего еще?

– Всем им, мне кажется, еще кое-что нужно увидеть. – Скрипач сделал шаг вперед и протянул руку.

Вал с сомнением поглядел на нее.

– Думаешь этим отделаться?

– Для начала хоть так, идиот!

Вал улыбнулся и схватил протянутую руку.

А Скрипач подтянул его поближе и сжал в объятиях.

Бадаль стояла на повозке рядом с Сэддиком и смотрела на разыгравшуюся у края лагеря сцену.

– Что там происходит, Бадаль? – спросил Сэддик.

– Раны заживают не сразу, – ответила она, глядя на двух обнимающихся мужчин и чувствуя, как чудовищное напряжение со всех сторон от них начинает улетучиваться.

– Это любовники?

– Братья, – сказала она.

– Тот, с рыжей бородой, – ты, Бадаль, назвала его Папой. Почему?

– Потому что оно и означает быть солдатом. Я это видела с тех самых пор, как мы их нашли. Семью себе не выбираешь, и в той семье иногда случаются всякие неприятности – но ты ее не выбираешь.

– Но они-то выбрали. Стать солдатами – их собственный выбор.

– А после того, Сэддик, повстречались со смертью лицом к лицу. Это – кровные узы, и завязываются они так плотно, что не разрубить даже смерти. – Потому-то остальные и салютуют. – Скоро, – добавила она, – очень скоро мы ощутим, как в семье пробуждается гнев.

– Но этих Мама отсылает прочь. Доведется ли нам еще их увидеть?

– Это просто, Сэддик. Нужно всего лишь закрыть глаза.

Порес приковылял на окраину лагеря, чтобы взглянуть на морпехов и тяжей, которые строились сейчас лицом к регулярам. Он повертел головой, разыскивая адъюнкта, но нигде ее не обнаружил. Не было видно и Кулака Блистига – того, кто пытался меня убить.