Уверенность в вещах невидимых. Последние беседы

И они оказываются в мире, который поколеблен непослушанием или наивностью, доверчивостью обоих, Адама и Евы, и живут в нем, но не отворачиваются от Бога. Мне кажется, в таком видении вещей, какое я вам представил, больше красоты. Кому-то из вас оно может показаться фантазией, кому-то покажется, что оно не согласуется с толкованиями, которые вам известны, но отрывок из писаний святого Иринея стоит для меня особняком, как нечто имеющее первостепенное значение.

И далее события развиваются. Вначале Адам был один, потом появилась Ева. И здесь, пожалуй, я хочу повторить то, о чем упоминал раньше. О Еве обычно говорится, что она была рождена, создана из ребра Адама (Быт. 2: 21–22), но на древних языках слово «ребро» означало то же, что и «сторона». На славянском, например, «спать на ребрах» означало «лежать на боку». Поэтому Ева не была просто создана из небольшой кости, изъятой из Адама, Ева была его половиной. Есть дивные комментарии по этому поводу. Мне вспоминается иудейский комментарий, в котором говорится: «Разумеется, это было ребро, потому что ребро ближе всего к сердцу»[33]. Это дивно, но я думаю, смысл рассказа в том, что всечеловек, антропос, который был сотворен изначально (слово Адам означает просто «человек», в смысле «человеческое существо»), разделился надвое, но при этом остался единым. И когда Адам взглянул на Еву, которая стала как бы независимой его частью, он сказал: «Она – кость от костей моих, плоть от плоти моей, и будет называться (и здесь в переводе теряется смысл) женой, потому что родилась от мужа» (ср. Быт. 2:23). В древнееврейском тексте используются слова «иш» и «иша»: я – это «иш», она – это «иша»; она – это я в женском роде, я – это она в мужском. И только после падения Адам и Ева обнаруживают, что они две разные личности. Они обнаружили то, чего не сознавали раньше: что они наги (Быт. 3:7). Собственную наготу не сознаешь, о наготе им стало известно потому, что они не были больше едины.

И вот мы живем в мире, в котором пользуемся образами и словами, неподходящими для адекватного описания событий начала Ветхого Завета. Слова, которыми можно было бы их описать, исчезли из нашего языка, потому что мир изменился.

Мне придется на этом закончить беседу, и если у вас будет мужество и терпение прийти в следующий раз, я хотел бы еще многое сказать о начале Книги Бытия, о том, какая в нем загадка и какой свет, и радость, и диво. Я хотел бы поговорить не только об Адаме и Еве, о человеке как о всечеловеке, антропосе, и о Еве как о жизни, но еще и об Авеле и Каине, об их потомстве и о том, что с ними случилось, поговорить с точки зрения, которая, как мне кажется, необычна, но которая, я надеюсь и уверен, не ошибка или моя фантазия.

6. Тварный мир [34]

После моей прошлой беседы мне был поставлен ряд вопросов, поскольку то, о чем я говорил, оказалось неясным. Поэтому вначале я коротко вернусь к одному или двум моментам, а затем продолжу.

Самой непонятной оказалась мысль, которую я высказал вслед за такими людьми, как о. Сергий Булгаков[35], В. Н. Лосский[36], о. Георгий Флоровский[37] и некоторые другие, о том, что начало Книги Бытия нужно воспринимать не как историческое описание событий, но, по выражению о. Сергия Булгакова, как метаисторию. Этим он подчеркивает, что об исторических событиях того времени, событиях, которые тогда на самом деле происходили, нельзя рассказать современным языком. Они принадлежат миру, которого уже нет, поэтому все, что написано в начале Книги Бытия, истинно по своей сути, но не является точным описанием того, что происходило. Я думаю, это очень важно помнить, чтобы понимать, почему некоторые Отцы Церкви давали разные, различающиеся между собой комментарии или толкования на первые пять-шесть глав. Понятие метаистории приходится вводить для обозначения того факта, что мира, о котором нам рассказывается с первой и до начала четвертой главы Книги Бытия, больше не существует. Это был мир, который еще не отпал от Бога, он был чужд греху, еще не стал таким, каким мы его знаем. У нас даже нет слов, чтобы его описать. Я дам вам один или два образа, которые помогут четче себе это представить.

Некоторые вещи можно донести до слушателя только при условии, что им известен, с одной стороны, язык, на котором ведется рассказ, с другой стороны, известно существо предмета, о котором говорится, иначе ничего не получится. Первый пример, который приходит на ум, поразил меня много лет назад. Когда Евангелие впервые переводили для эскимосов и дошли до слов: Христос – Агнец Божий (Ин. 1:29), встала проблема, потому что у эскимосов не было овец, они их никогда не видели, и это выражение для них не имело никакого смысла. И тогда в этом раннем переводе вместо «Агнец», «ягненок» использовали слово «тюлень»: Он – юный Тюлень Божий. Для нас это звучит странно и, возможно, для некоторых даже кощунственно, но на самом деле только таким способом можно было передать то, о чем говорит Евангелие.