Уверенность в вещах невидимых. Последние беседы

И еще один пример. Мне вспоминается отчет, написанный много-много лет тому назад о первых миссионерах в Центральной Африке, в той части Африки, где палит солнце, где жарко, где не бывает морозов, снега или льда. Когда первые миссионеры рассказали о своем опыте, о том, что видели в Англии и в других странах Европы воду, которая падает с неба, но не жидкая и теплая, а в виде белых и холодных хлопьев, воду, которая, иными словами, превратилась в лед, затвердела, замерзла, им не поверили. И только когда один из африканцев приплыл на корабле в Англию и обнаружил, что снег действительно существует и что лед существует, он начал понимать, о чем шла речь.

Мы находимся в таком же положении по отношению к началу Книги Бытия, где описан мир, который еще не отпал от Бога, мир, в котором тьмы еще не существовало, мир, в котором Бог и Его создания пребывали в общении и были друг для друга живыми. Но когда авторы Книги Бытия пытаются донести до нас события первых дней творения, им приходится пользоваться языком нашего падшего мира, то есть языком несовершенным – в том смысле, что с его помощью нельзя точно описать происходившее до падения, хотя он передает достаточно, чтобы мы по мере того, как все глубже приобщаемся к Богу, начали нечто улавливать. С другой стороны, в течение всей истории духовные писатели, Отцы Церкви, богословы старались понять начало Книги Бытия, самый текст, уже не то, что за ним стоит, но сам текст, и предлагали различные комментарии и объяснения к разным отрывкам. И наиболее простые из них, наиболее очевидные, наименее усложненные по меркам того мира, в котором мы живем, относятся к рассказу о падении.

Но, как я старался донести до вас в прошлый раз, приняв эти толкования, мы оказываемся перед серьезной проблемой: если Бог посадил в раю, как бы на собственной территории, два дерева, одно из которых дает жизнь, а другое несет смерть, и поставил Адама и Еву перед лицом выбора, и нам говорится, что дерево, несущее смерть, было привлекательным на вид, а не устрашающим, то встает вопрос: какова тогда ответственность Бога за падение человека? И это очень существенный вопрос, потому что если Бог – причина нашего падения, тогда вся история искупления становится иной, приобретает иное значение. Это уже не действие Бога, по любви отдающего жизнь за Свои создания, которые заблудились, пали и умерли, а действие Бога, Который расплачивается за собственное решение сотворить область смерти. И это мы не можем принять, потому что не таким знаем Бога. Мы знаем Его как Бога любви, Бога жизни, Бога, Который сотворил мир для вечной жизни, для совершенства, а не на погибель.

Я бился над этим вопросом в течение многих лет, пока, как говорил вам в прошлый раз, не набрел в статье французского богослова Оливье Клемана на один отрывок из писаний святого Иринея. Там он говорит, что Бог сотворил рай и посадил в нем два дерева (это, конечно, только образ) как два пути к исполнению человеческого предназначения, к тому, чтобы человек вырос в полную меру. Один путь, дерево жизни, назовем его так, состоит в том, чтобы отказаться, отвернуться от всего, кроме Самого Бога, приобщиться к Нему, обрести то, что апостол Павел называет ум Христов (1 Кор. 2:16), и открывать для себя Бога и Божью тварь, включая самого себя и весь человеческий род, в приобщении, через приобщение к Богу, через Его премудрость, через единение с Ним. Другая возможность – делать те же открытия, пристально всматриваясь, вдумываясь в окружающий нас мир, познавать Творца через Его творение.

И это в некотором смысле было бы очень простым делом, если бы творение оставалось в непорочности и чистоте, неоскверненным, не утратило бы своей гармонии. Но трагедия в том, что из-за выбора, который сделал человек (к этому я вернусь), тварный мир превратился в проблему[38]. И хотя все еще можно найти Бога, изучая мир, приобщаясь к нему, вживаясь в него, этот путь стал долгим путем труда и борений. Пример, образ, который я вам давал прошлый раз: то, как мы узнаем художника, всматриваясь в его картины. Глядя на икону, мы говорим: «Это – работа Феофана Грека, это – работа другого иконописца, к примеру, нашего современника Л. А. Успенского или о. Григория Круга»[39]. Мы узнаем их по их произведениям. И так же, путем созерцания, путем глубинного понимания Божьей твари можно узнать ее Творца. Это не тот прямой, простой путь, которым можно открыть для себя Бога, непосредственно приобщаясь к Нему в молитве, в созерцании, в молчании, а путь, который хотя и может привести каждого человека в отдельности или целые поколения и весь человеческий род (в некотором смысле это не существенно) к познанию Бога, но только через взлеты и падения. И в результате такой неустойчивости наша приобщенность оказывается неполной, наше знание несовершенным, мы колеблемся, мы то верим, то не верим. Но в конечном итоге мы можем довериться Богу, сотворившему мир, который является иконой, образом, ведущим нас к познанию Его.