Уверенность в вещах невидимых. Последние беседы

И, вглядываясь в нехристианские религии, вместо того чтобы пытаться обнаружить в них ошибки, мы должны задумываться и ставить вопросы: «Что в них от подлинного знания Бога, которое они выражают в категориях, зависящих от особенностей их культуры, от неполноты знания, от многих случайностей? Что нас делает братьями в Боге, Который для них (и для нас тоже!) не имеет имени?» Ведь когда мы говорим, что Бог Един в Троице, мы не называем Его по имени. Он, словно солнце, непостижим. Отцы тоже говорили о Сыне Божием как о свете, который делает все видимым, о Святом Духе как о тепле, которое все пронизывает и преображает. Но мы можем пойти дальше на основании того знания Бога, которое у нас имеется. Мы можем пойти дальше, если признаем, с одной стороны, что на интеллектуальном уровне невозможно выразить невыразимое, а с другой стороны, что наше призвание – жить согласно Евангелию, быть достойными Бога, быть с Ним заодно во всех Его путях. И тогда, живя согласно Божьей воле, мы станем подобными Ему и изнутри этого подобия начнем понимать и познавать Его так, как не знали и не понимали прежде.

На этом я закончу и, если не передумаю, в следующий раз завершу эту серию бесед тем, что скажу нечто об уверенности и о том, как нам жить этой уверенностью и учиться уверенности в Боге, в себе, в своих ближних, в созданном Богом мире и жить уверенностью, которая есть Сам Бог.

15. Уверенность, которую у нас не отнять [70]

В этой серии бесед мы говорили почти исключительно о вопрошании, о сомнении, о неуверенности, о том, как с падением, в тот момент, когда полноценное, совершенное общение между человеком и Богом прервалось, мы оказались в полумраке. Апостол Павел, как вы помните, говорит, что мы видим вещи, словно сквозь тусклое стекло (1 Кор. 13:12). Мы их видим, но не ясными и лучезарными, каковы они в действительности, потому что наше зрение помрачилось. И когда я говорю «наше зрение», я не имею в виду физическое, телесное зрение, а духовное видение, всецелое восприятие вещей.

Сегодня в своей заключительной беседе я хотел бы поговорить о другом – об уверенности, потому что полумрак подразумевает две вещи: он подразумевает отсутствие полноты, целостности, совершенства видения мира в свете Божьем, но и то, что, несмотря на тьму, на туман, свет есть и способность видеть сохраняется. В Евангелии от Иоанна нам говорится, что мир погружен во тьму, но тьма не заполонила его, в нем присутствует свет (Ин. 1:5). И цель нашей духовной жизни, с одной стороны, научиться различать, что есть тьма, а что – свет, но, помимо этого, жить светом, жить в свете. И мне хотелось нечто сказать об этом.

В Ветхом и Новом Завете мы встречаем обыкновенных людей, которые стали особенными после некоего события. Они были как все, но в определенный момент обнаружили, что стоят лицом к лицу со светом, или с правдой, или с красотой, или со смыслом, и это для них преобразило мир.

Вспомним Моисея. Он шел по пустыне, и неожиданно перед ним предстало непонятное, необъяснимое явление: он увидел на песке куст, который горел. С кустом происходило нечто невероятное, он был весь объят пламенем и не сгорал. Моисей приблизился к нему и услышал голос: «Не смей ступать на эту землю обутым. Сними обувь, потому что эта земля святая» (Исх. 3: 2–5). Моисей увидел как бы икону образ, знак того, что даже в мире, в котором мы живем, можно пламенеть Божьим огнем и не сгорать. Если говорить на уровне природных явлений, то это – просто образ. Если говорить на уровне духовного опыта всего человечества или каждого человека в отдельности, то сколько бы наш опыт ни различался, каждый из нас оказывался лицом к лицу с ситуацией, когда в обыденной жизни видел свет, находящийся за пределами природного света. Вы, вероятно, читали в житиях святых, как люди, встречая святого лицом к лицу, видели свет в его глазах, свет на его лице, свет, который убедительнее любых слов.

Мне вспоминается в житиях Отцов пустыни рассказ о трех монахах, которые пришли к отшельнику, с тем чтобы задать ему накопившиеся у них вопросы. Двое ставили вопрос за вопросом и получали ответы, которые многое для них проясняли, не потому, что он говорил убедительно и доводы его были более вескими, чем их собственные, а потому, что им вещи виделись в ином измерении – мелкими, узкими, блеклыми. Он же придавал всему цвет, объем, и благодаря этому они начинали видеть в своих проблемах, в своей жизни, в окружающем мире величие, а не только мелкое тварное измерение. Третий сидел и ничего не спрашивал, ничего не говорил. И при расставании отшельник сказал ему: «Твои братья задавали мне вопросы, ты же меня ни о чем не спросил, почему?» И тот ответил: «Я смотрел на тебя, и мне этого было достаточно». Он не любовался красивым лицом, а смотрел на человека, в которого Божественная жизнь вселила мир, покой, глубину, который светился пониманием. И этого ему было достаточно[71].