Увязнуть в паутине

А через две недели после допроса в КПЗ Цезарий Рудский скончался. Он почувствовал себя плохо, его отослали в изолятор, там он почувствовал себя еще хуже. Он умер еще до того, как приехала скорая помощь. Обширный инфаркт. Теодор Шацкий наверняка даже и поверил бы, что это случайность, если бы не то, что на следующий день курьер доставил ему бутылку двадцатичетырехлетнего виски. Все ее содержимое прокурор вылил в раковину, а бутылку выбросил в урну у перехода для пешеходов возле прокуратуры. Он ожидал подобного. Шацкий верил гэбистской сволочи, когда тот заявлял, что сам он и его коллеги включаются в дело тогда, когда другого выхода нет. И еще он верил, что те любят спокойствие. А вот человек, находящийся в тюрьме, такого спокойствия не гарантирует. Уж слишком ему скучно, слишком много разговаривает, уж слишком вероятно то, что в один прекрасный день он может посчитать, что его свобода стоит какого-то риска. А вот он сам, Шацкий, мог чувствовать себя в безопасности? До тех пор, пока не сотворит какой-нибудь глупости — скорее всего, да. Так что на похороны он не пошел.

В тот же самый день он позвонил Монике. Хотя и ругал самого себя за собственную глупость, кто-то направил его руку, которая набрала номер, и кто-то другой произнес за него слова с предложением встречи. С той поры он встречался с журналисткой неоднократно, и хотя каждый раз Шацкий ехал к девушке с уверенностью, что это их уже последняя встреча, и что уж на этот раз этот роман следует прикончить, ведь во всем этом никакого смысла не было, он все сильнее и сильнее терял над ситуацией контроль. Теодор боялся того, что будет дальше, и в то же самое время ему было любопытно.

Шацкий выключил компьютер и подумал, что на самом деле ничего особого и нет. Хорко была в отпуске, народ выехал их города на отдых, Варшава на какое-то время перестала быть столицей преступлений. Обвинительный акт против Каима, Ярчик, Квятковской и Теляковой был практически закончен. Всю тяжесть вины прокурор перевел на Рудского, что позволило ему обвинить остальных лишь в укрытии сведений перед органами юстиции. Укрыл он и факт, что в ночь убийства терапевт со своими «пациентами» стояли над трупом и размышляли над тем, что теперь делать. В соответствии с официальной версией, про убийство Теляка Квятковская, Ярчик и Каим узнали лишь тогда, когда Барбара Ярчик обнаружила останки воскресным утром. Шацкий редко когда восхищался преступниками, но, когда узнал, что Рудский запретил им об этом разговаривать, и приказал всем вести себя за завтраком так, словно они ни о чем не знали — чтобы потом, на допросах, выглядеть в лучшем свете — он чуть ли не снял шляпу. Знание человеческой психики в руках убийцы — это самое могучее оружие.

Шацкий считал, что кодекс необходим для того, чтобы каждый его нарушивший был государством со всей строгостью наказан — чтобы остальные четко увидели, чем заканчивается преступление. Теперь же он подделал дело об убийстве Хенрика Теляка в пользу лиц, в следствие замешанных. И в то же время он презирал себя, поскольку знал, что это не в состоянии искупить его главную вину — отказ от действия. Поскольку у него не было намерения делать что-либо, что могло бы ударить в ОДЕСБУ.

Теодор поднял телефонную трубку, ему хотелось поболтать с Вероникой и Хелей, которые с субботы загорали в Олецке на Мазурах, и предпочел бы сделать это сейчас, а не тогда, когда жене захотелось бы сделать то же самое, когда сам он будет у Моники.

Он уже наполовину набрал номер, когда в его кабинет кто-то вошел. Это была Ядвига Теляк.

2

Как всегда — печальная, как обычно — элегантная, как и всегда — в первый момент бесцветная, но уже через мгновение производящая ошеломляющее впечатление.

Когда она вытащила из сумочки сигареты, Щацкий чуть не фыркнул. Ну как такое случилось? Опять же, из всех завшивевших контор всех паршиво оплачиваемых прокуроров этого испорченного города, она должна была выбрать именно меня. Он вынул из ящика стола пепельницу и закурил сам. Это уже вторая, подумалось по привычке, хотя со времени встречи в итальянском ресторане он уже перестал позволять себе курево порционно. Теперь же не заговаривал, ждал.

— Ведь пан знает, правда? — сказала женщина.