Увиденное и услышанное [litres]

Несколько недель спустя Джайлс Хендерсон пригласил Джорджа и Брэма в гостиницу пострелять по тарелочкам. Был прекрасный осенний день, прямо как на картине Иннесса «Утро, Катскиллские горы», подумал он – верхушки дубов пламенели алыми листьями. Джордж много лет не стрелял, но поддался буржуазной моде на спорт и смог попасть в несколько тарелочек. Позже, в духе этого меланхоличного вечера, они сидели в темном холле, пили бурбон и курили сигары. Желе дымил как паровоз, и лицо его было покрыто сеткой поломанных капилляров. К удивлению Джорджа, официанткой была та девушка, Уиллис. В пустой столовой она сидела одна за столом, заворачивая приборы в салфетки. На ней было короткое серое платье с белой каймой и передник – такая форма. Волосы были стянуты заколкой, между губ – сигарета. Дым и яркий свет из окна создавали вокруг нее таинственную ауру. Она чуть обернулась, словно почувствовала его. В профиль он увидел линию ее подбородка, острую скулу, изгиб верхней губы. Она была похожа на девушку с картины Делакруа «Сирота на кладбище»[52] – та же очевидная, но будто непризнанная красота, черные глаза, страх.

Трое мужчин сделали заказ, и она принесла им еду на большом круглом подносе, подпирая его плечом. Пока она расставляла тарелки с устрицами, копченой форелью и лимоном, он заметил ее тонкие пальцы и облупившийся лак на ногтях. Она наклонялась и бегала в коротком платьице с задумчивым высокомерием, которое заставило его почувствовать себя никчемным. Они перешли на вино, терпкое каберне, и в том, как она его открывала, было что-то сексуальное – ее руки на зеленом горлышке бутылки, когда она извлекала пробку, и после нескольких бокалов у Джорджа создалось впечатление, что она совершенно намеренно его избегает. Он последовал за ней по пустому коридору в сторону туалетов.

Она резко обернулась.

– Что вам нужно?

Он не мог ответить.

– Я заметила, что вы на меня смотрите.

– И что? Разве это так странно?

– Так что вам нужно?

– Ты уже знаешь, что мне нужно.

«Это просто случилось», – рассуждал он. Возможно, он втянул ее в это. Он старше и довольно влиятелен. Может, ей понравилась его внешность, как и другим женщинам – отросшие волосы, борода. Кэтрин когда-то говорила, что у него благородный взгляд. У него были карие глаза, совсем обычные. Он послонялся рядом, дожидаясь, пока она закончит работу, и они пошли к ней. Кровать в ее комнате была узкая и жесткая, как гроб. На столике стояла жестяная банка из-под чая, которой она пользовалась как пепельницей, и миниатюрная лампа Аладдина с благовониями. Он осторожно присел на край кровати и смотрел, как она сбрасывает сапоги. Он думал о Кэтрин, о том, что ему не следует быть здесь с этой девушкой, что он опять взялся за старое, а надо бы встать и уйти, но она сняла носки, и он смотрел на ее худые грязные ноги и маленькие руки и был не в силах пошевелиться. У нее было бледное лицо и темная пелена волос, резковато поблескивающие глаза.

– Хватит думать о ней, – сказала она. А потом она его поцеловала, и он ответил, и у ее губ был вкус теплого молока, он не мог остановиться.

Потом они лежали в крохотной комнатке. Было очень тихо. Он осознавал, что за окном – мир, холодный воздух, запах земли, мертвые листья. Темнело.

– Ты какой-то грустный, – сказала она.

Он кивнул, потому что знал, что все внезапно изменилось.

– Мы сделали что-то ужасное.

– Да.

Она бросила на него холодный взгляд.

– Тебе нужно уйти.

– Погуляешь со мной?

Они пошли в лес. Было холодно. Она дрожала в его руках, рот у нее был теплый и солоноватый. Он отбросил волосы с ее лба – тот был влажным, и он подумал, не поднялась ли у нее температура, а потом решил, что в таком случае он эту температуру заберет, сцелует. Над головой качались деревья, будто траурная стража. Они долго-долго шли под деревьями.

Этот день напоминал музыкальную пьесу, песню, которую один раз слышал, потом неточно запомнил и больше не слышал никогда.

Позже, дома, он радовался теплу и удобству. Жена у плиты, накрытый стол, маргаритки в белом кувшине. Все чистое и на местах, белье аккуратно сложено, кровати заправлены. У двери сапожки его дочери, разбросанные сосновые шишки. Он выпил виски – чувствовал, что нуждается в этом, а Кэтрин играла на пианино. Он смотрел, как она играет, на тонкие мышцы ее спины, красивые плечи. Она играла Грига, и музыка, как река, возвращала его к ней. Он подумал о вечере с Уиллис, как она пахла свежим воздухом и землей. Она была как сокровище, которое ты откопал и очистил от земли, со своей историей и прекрасными трагедиями. Музыка медленно лилась, и он мысленно вернулся в ее комнатку, как она страдала под ним, и почувствовал себя в высшей степени довольным. Жизнь его была проста и прекрасна. Старый дом, наполненный музыкой, дочка изображает кошку и бегает на четвереньках, потом забирается к нему на колени.

– Мяу, – сказала она и поцеловала его.

Он снова начал видеть.

Пейзаж открылся ему. Бурые поля. Бледный горизонт.