Увиденное и услышанное [litres]

Клэр был из тех мужчин, которых считают красивыми. Правда, чего-то ему не хватало, но, может, дело было в ее снобизме. Он был одет на собеседование – штаны хаки, белая оксфордская рубашка, претенциозный красный галстук-бабочка (возможно, новенький) и твидовый блейзер из ткани, цветом и фактурой напоминающей гранолу. Он обладал скучной красотой диснеевского принца, который в силу своей дурацкой везучести всегда получит девушку. Противоречащие в целом консервативному его облику рыжеватые волосы были длинные, растрепанные, а очки в проволочной оправе придавали ему стильность в духе Джона Леннона – совершенно, как она понимала, притворную. За две минуты он успел ознакомить ее со своей академической родословной, включая престижную награду, названную в честь эксцентричного миллионера, собиравшего пейзажи школы реки Гудзон.

– Правда? – спросила она – ей уже стало скучно. Она постоянно натыкалась на людей такого плана. Он был из тех, кто без проблем переживает отрочество, на ком опыт не оставляет шрамов, у кого будто бы и нет истории.

Как оказалось, у них было что-то общее, например оба играли в теннис. Джордж скоро сообщил, что играл в студенческой команде. Брэм был игрок, лишенный элегантности, зато сильный и упорный. Мужчины играли парами по субботам, а они с Кэтрин и остальные жены смотрели с садовых кресел или лежа на траве за кортами. Вокруг бегали босоногие дети. Фрэнни, дочка Клэров, сидела на траве и обрывала лепестки с маргариток, потом пропускала их сквозь пальцы, как хлопья снега. Иногда мужчины ругались, сердя жен, причем особенно этим отличался Джордж. Однажды, когда Брэм легко отыграл очко, он так разошелся, что бросил в него ракеткой, и Брэму пришлось зашивать бровь. Ей показалось красноречивым, что партнер так и не удосужился извиниться. И все же это был маленький городок, и людей приходилось принимать такими как есть. Иногда после игры они выпивали все вместе в темном баре при клубе, который славился своими забористыми «Кровавыми Мэри», на поверхности которых плавали толстые стружки хрена. Картина складывалась по мере того, как она наблюдала сложные любовные шарады Клэров. Они были явно не сельские люди. Они не знали, что делать со всей этой землей. Поговаривали, что ферма, которую они купили, проклята. О трагедии Хейлов любили посудачить на вечеринках, изрядно подвыпив, – тогда становились допустимыми невежливые замечания относительно соседей и разного рода трагических происшествий. Мальчиков видели в городе с дядей. Джастин часто видела их у Хака – они катали тележки, носились и вообще скверно себя вели, но люди жалели их и не делали замечаний. Однажды, через несколько недель после смерти их родителей, она застала младшего мальчика, Коула, за кражей стейков – он пихал их себе за пазуху. Он ждал, что она позовет кого-то, и просто смотрел на нее, одновременно угрюмый и ранимый, и она подумала, что он вот-вот расплачется. Достаточно было увидеть его глаза, чтобы захотеть, чтобы это сошло ему с рук, и она стояла неподвижно, пока он не вышел из магазина.

На поминальную службу в церковь Св. Джеймса пришло много горожан, и они с Брэмом тоже зашли выразить соболезнование. Мальчики сидели на передней скамье, рядом с дядей и его девушкой. Джастин разглядывала их лица, все – вариации друг друга, у всех троих – самые примечательные голубые глаза, какие она когда-либо видела, и тогда ей в глубине души захотелось стать матерью. В тот вечер они с Брэмом пришли домой и занимались любовью, будто кролики, не предохраняясь, и она плакала в его объятиях о тех мальчиках и о ребенке, которого, как она надеялась, они зачали. Но чары материнской тоски оказались недолгими, и, к ее облегчению, месячные пришли на следующей неделе.