Увиденное и услышанное [litres]

Она оттирала кровь, а он стоял у нее над душой. Она подумала, что, наверно, так командовал его отец – «почисти то, вытри это», и что интересно, как при этом чувствовал себя Джордж.

Она выкинула грязные полотенца, потом заметила, что руки у нее в крови.

– Садись в машину, – сказал он.

– Просто дай мне помыть…

Но он схватил ее за руку.

– Мне нужно домой, – отрезал он. – Меня ждет семья.

4

Посередине семестра он свозил студентов в Музей современного искусства в Нью-Йорке. Зайдя в автобус, он с удивлением заметил Джастин.

– Второй сопровождающий не смог, – сказала она. – Флойд попросил меня помочь.

К его облегчению, она сидела с кем-то из студентов, а он – один. Когда они застряли в пробке, он стал смотреть вниз на автомобилистов.

В музее он смог оторваться от нее и с торжествующим видом бродил один по ярко освещенным галереям. Они вместе поднялись на четвертый этаж, где экспонировался Сай Твомбли[89].

– Думаю, это просто блестяще, – сказала она.

– Он живет в Риме.

– Как он работает карандашом – одна линия может стать чем угодно.

В ее устах это прозвучало зловеще. Она на миг исчезла и потом появилась перед «Голосом» Барнетта Ньюмана[90] – большим белым квадратом, с его знаменитой «молнией» с краю.

– Круто, – сказала она. – Мне правда нравится.

Он посмотрел с безразличием. Это не такая картина, которая может нравиться или не нравиться – подобные категории не всегда уместны, особенно когда речь идет об эстетике. Комната казалась слишком светлой, углы буквально пульсировали. Свет ослеплял. У него разболелась голова.

Она стояла, уперев руки в бедра, покачивая головой.

– Мне нравится, что оно как будто ничего не требует, – сказала она наконец. – Оно просто есть – вот и всё.

Он что-то пробурчал в ответ.

– Уже поздно, Джастин. Наверно, пора их собирать.

Когда они выходили из музея, проталкиваясь через толпу в вестибюле, кто-то тронул его за плечо и назвал свое имя. Знакомый голос с нотками обвинения. Он осторожно обернулся и увидел своего научного руководителя Уоррена Шелби.

– Уоррен, – не без труда выговорил он.

– О тебе дошла весть, – сказал Шелби. – О твоей защите. Что я тогда писал рекомендательное письмо. – Он покачал головой, словно маясь от зубной боли. Потом наступила неловкая пауза, когда оба поняли, что Джастин внимательно слушает.

– Не знаю, как тебе нервов хватает, – сказал он, рассеянно потирая лоб. – Мне вот – нет.

Он удалился.

– Что это вообще было? – спросила Джастин по дороге к автобусу.

– Понятия не имею.

– А мне кажется, что имеешь.

– Слушай, вот что я об этом думаю. Полагаю, это абсолютно неважно, особенно для тебя. Это была другая глава моей жизни. Все в прошлом.

Джастин тряхнула головой.

– Тот тип явно был зол.

Они сели на места в автобусе, за ними потянулись студенты. Вскоре шофер выехал на шоссе.

– У меня отчетливое впечатление, что ты мне не доверяешь, – сказал он.

– Возможно. – Она подождала, не станет ли он опровергать ее подозрения, но он растерялся.

– Я ненавижу себя за ту ночь, – сказала она, потом встала и перешла на единственное свободное место, сразу за водителем. Она чуть повернула голову, мысленно посылая в него ядовитые стрелы, и он заставил себя смотреть в окно. Автобус медленно ехал по городу; заходящее солнце вынудило его закрыть глаза.

К его возвращению Кэтрин уже приготовила ужин. Стол был накрыт. На кухне пахло тмином. Она раскраснелась от жара плиты. Эта новая Кэтрин беспокоила его. Он посмотрел на еду на столе, какое-то странное блюдо из риса, и почувствовал легкую дурноту.

«Теперь скоро, – подумал он. – Уоррен Шелби появился всяко не в последний раз».

– Как ты? – спросила она, забирая портфель.

– Пахнет вкусно. Через минуту спущусь.

Он устало поднялся по лестнице, надеясь, что, если умоется… Но тут выбежала из своей комнаты Фрэнни и, как обезьянка, вцепилась в его ногу. Он был не в настроении. Расцепил ее пальчики и пошел дальше, а она расплакалась.

– Джордж?

– А, мама спешит на помощь. Бога ради, – пробормотал он.

– Джордж, что случилось? Фрэнни, иди к маме.

– Да хватит уже нестись к ней ежесекундно – ты ее разбалуешь.

– Мама! – заплакала Фрэнни, потирая глаза кулачками.

– Спускайся сюда, Фрэнни. Давай скорее.

– Бога ради, мать твою! Она в порядке, Кэтрин. Держись за перила, – сказал он дочери.

– Хорошо, папа, – сказала Фрэнни, все еще хлюпая носом.

В их комнате он растянулся на кровати, уставился в потолок, потом закрыл глаза.

– Ты уснул, – сказала она. В комнате было темно.

– Мне нехорошо.

– Что такое?

Он покачал головой. Глаза слезились.

– Может, простудился.

– Я заметила, что ты бледен.

– Я в порядке. – Он отвернулся, и она направилась к двери. Он чувствовал, что она смотрит на него. Наконец, она закрыла дверь.

Их голоса доносились сквозь старые доски. Жена и дочь, его единственная реальная претензия на успех, на жизнь. Фрэнни бегала по дому. По телевизору рассказывали что-то про бабуинов. Вечно эти программы про бабуинов, бог весть почему. Учитывая, какие у них жуткие задницы, они ведут себя с удивительным достоинством.