Увиденное и услышанное [litres]

– Есть такая история про Сведенборга, – продолжал он. – Одну женщину, потерявшую мужа, тут же начал преследовать кредитор, утверждая, что ее муж с ним не расплатился. Она знала, что это не так, чек попросту потерялся. Когда Сведенборг узнал об этом, он предложил, что сходит в мир духов и спросит ее мужа, куда он положил чек. Женщина была в таком отчаянии, что согласилась, сомневаясь, что из этой затеи выйдет толк, но Сведенборг вернулся и сказал ей, где чек, в запертом шкафу в кабинете, в месте, о котором знал лишь ее муж. И о Сведенборге скоро заговорили во всем городе. Сказочка типа как про новое платье короля, – сказал он, – но вы понимаете, в чем тут дело.

Они покладисто слушали с невинными лицами.

– А теперь давайте взглянем на картину.

Картина изображала пещеры на фоне синего неба, освещенного залитым луной крестом. На краю скалы стоял одинокий паломник, погруженный в безмолвные размышления.

– Похоже на глаз, – сказал кто-то из студентов.

– Да – и на что мог намекать Иннесс?

– Конечно, на Бога, – сказал другой.

– Верно – на всевидящего Бога. Иннесс считал, что искусство воплощает духовные принципы. Он не был символистом, но эта картина, похоже, представляет собой аллегорию веры. Он собирался – процитирую – «передать созерцающему впечатление состояния, в которое погружается душа, начиная путь к жизни духовной…»

Джордж посмотрел на студентов, они внимательно слушали. Смерть что-то для них значит, понял он. Ее тайна, великолепие и очарование. Посмертие, освещенное неоновыми огнями, с дешевым обещанием мира.

Он зачитал слова художника:

– «Это я передал через образ креста, разместив его на фоне луны, каковая естественным образом символизирует веру, отражая солнечный свет и заверяя нас, что, пусть источник жизни более не виден, он все еще существует; но здесь облака могут в любой момент сокрыть даже свет веры, а душа, оставленная в неведении, то есть, возможно, в своем конечном состоянии, может лишь в отчаянии поднять взор к Нему, кто один может спасти ее и вывести из хаоса и смятения».

«Хаос и смятение, – подумал он. – Ну же, расскажите мне об этом».

Идя к машине, он вспоминал занятие. Пришлось импровизировать, но он справился, и картина вызвала интересную дискуссию. Как они открыты этим идеям! Как впечатлительны. Как хотят верить. Сведенборг умер больше двух веков назад, Иннесс – почти век назад, а они все еще глотают облатку. Ничто не изменилось. Какой там Дарвин, какие наука и технология? Люди все еще хватаются за представление о спасителе. Мысль о том, что Сведенборг видел золотое сияние небес, бездонные глубины ада – и поведал об этом. Ну, что тут скажешь? Так невероятно, что не хочешь, а поверишь.

Ведя машину в темноте, он почувствовал, что не один. В зеркале он видел лишь пустое черное заднее сиденье и пустую дорогу позади. В свете фар – лес, голые деревья. На миг он перестал понимать, где находится и куда едет, но потом мелькнуло что-то знакомое, и он понял.

Он был один, разумеется один, но все еще не мог стряхнуть ощущение, что рядом кто-то есть.

Он слушал новости, пытаясь отвлечься на странные поступки каких-то совершенно чужих людей, но вдруг радио зажужжало помехами. Секунды спустя с пугающей ясностью зазвучала классика на другой волне – сентиментальная версия моцартовского «Реквиема». Он был решительно не в состоянии вести, пришлось остановиться. Так он и сидел в темноте, дрожал и ждал, что все это каким-нибудь образом да закончится.

Борьба за существование

1

Его брату Уэйду в то воскресенье исполнилось восемнадцать. Вида испекла торт. Дядя налил ему виски. Эдди и Коул скинулись на радио. Оно было неплохое, с длинной антенной, и ловило почти все станции.

После ужина они все отправились во двор лазать по побитым машинам. Эдди принес трубу. Они сидели на крышах, он играл, Уиллис скручивала папиросы, они с Уэйдом лазали в поисках забытых вещей. Иногда можно было что-то найти. Как-то он обнаружил золотую зажигалку с чьими-то инициалами. В другой раз – бумажник, пустой, за исключением дурацких фото с детишками. Эдди принес виски, они передавали бутылку друг другу, и в груди разливалось приятное тепло. Уиллис сказала, что у нее кружится голова и что ей это нравится. Она сказала, что хочет напиться до бесчувствия, и стала рисовать на себе ручкой. Она нарисовала на руке скачущего коня. «Мы все просто бегаем по кругу, – сказала она. – Вот и все. А потом умираем».

Эдди начал играть в джазовом ансамбле в Трое, в андеграундном клубе под названием «У Тони» на Фултон-стрит, и они все ходили послушать – дядя, Вида, он и Уэйд. Музыка разносилась по всей улице, и те, кто не мог заплатить, просто стояли рядом с клубом. Пришел даже отец Гири. Он сидел один за столиком и пил красное вино, постукивая рукой в такт по черной скатерти.

После концерта Райнер отвел Эдди в сторону и сказал:

– Твоя мама очень гордилась бы, если бы услышала, как ты играешь.