Увиденное и услышанное [litres]

Коул нашел записку в понедельник после обеда, когда вернулся из школы. Корявым почерком Уэйд писал, что его направили в Форт-Джексон, штат Южная Каролина, и что потом он напишет уже оттуда. «Скажи Эдди, чтобы не сердился».

Он сел на безупречно заправленную постель. Комната внезапно показалась пустой. Уэйд мог заполнять собой пространство, и, когда он был рядом, все казалось каким-то законченным. Той ночью, когда не слышно было, как Уэйд храпит, он лежал без сна и думал о брате, пытаясь представить его в автобусе на темном шоссе. Уэйд всегда знал, что армия для него – единственный выход. Он говорил им, но никто не слушал. Они думали, что он просто мечтает. Но он это сделал. И вот его кровать пуста.

Коул очень скучал по брату, но и гордился им. Уэйд доказал, что в этом мире еще можно что-то сделать. И это показало Коулу, что он здесь не навсегда, что он сможет сам найти свой путь. Принять самостоятельное решение.

У него были уроки общения с мистером Дельриччио, который носил длинные баки и футболку с символикой группы Hot Tuna[92] под блейзером. Им приходилось ставить стулья в круг и рассказывать, как они себя чувствуют. Коул всегда говорил только «норм», и учитель не давил на него, потому что все знали, что случилось с его родителями, и думали, что Коул может, в принципе, поступить так же. Никто не хотел оказаться виновным. Мистер Дельриччио был его любимым учителем. Он смотрел им прямо в лицо и не торопил с ответом. У него на занятиях не было понятия «неправ». Это заставило Коула задуматься – о людях, о том, как они иногда поступают. Это было, на самом деле, довольно грустно. Говорили, что Дельриччио разведен, а Юджин как-то видел его в городе в метро одетого в кожаную куртку, он сошел на Кристофер-стрит, и Юджин сказал – наверно, это значит, что он гей. Им задали читать книгу «Заметки для себя»[93]. Увидев ее на кухонном столе, он спросил:

– Что это за мусор?

– В школе задали.

Дядя заболел – сердце. Эдди возил его в Олбани на консультацию, и врач сказал, что все будет в порядке, если он будет пить лекарства и бросит курить. Вида заставала его за воровством сигарет и орала на него по-испански. Уэйд уехал, Эдди занимался Райнером, и Коул часто бывал один. Клэры вызывали его почти каждый выходной. Он хотел настоящую работу, хоть бы у Хака, но такое разрешается только с пятнадцати лет, а день рождения у него был только в августе.

Обычно его просили прийти в субботу вечером. Иногда они устраивали вечеринки. Как правило, все напивались и бродили как неприкаянные, расплескивая напитки и раскидывая окурки. Она готовила экзотические блюда. Вареные вкрутую яйца, разрезанные пополам и присыпанные красным порошком. Соления с зубочистками в форме пиратских сабель. Она научила его готовить луковый соус – высыпала суп из пакетика в миску сметаны. «Вот и все», – сказала она, макая туда палец и пробуя. Она наряжалась и красилась. Серьги звенели в ушах, как брелоки для ключей. Он думал, что она красивая. Когда они говорили о ней ночью в своей комнате, Эдди сказал, что на такой женщине он хотел бы жениться и иметь от нее детей, потому что она умнее большинства девушек и такая красивая, что увидишь ее – и невольно застынешь как вкопанный, будто увидел лису или какую-то удивительную птицу. Эдди сказал, мистер Клэр ее не заслуживает, и она замужем за ним только из-за Фрэнни, и она хорошая мать, которая не хочет навредить ребенку.

Она пила спритц. Она курила «Ларкс», потому что ей нравились пачки. Цветовая гамма, как на картинах итальянского Возрождения, сказала она ему однажды и показала такой же красный цвет в книге – на шапках святых. Когда она затягивалась, щеки ее западали – будто складывались крылья бумажной птицы. Она была как девушка из журнала. Стояла в пончо у темного пруда, глаза серебристо поблескивали. Однажды он застал ее там одну. Он снял куртку и накинул ей на плечи. Она не взглянула на него, но сказала, что он вырос. Сказала, жизнь не всегда такая, как ты думаешь. Всякое случается. Он понял, что она немного пьяна.

– Я знаю, – сказал он ей.

Она улыбнулась такой странной улыбкой, печально.

– Знаю, что ты знаешь, Коул. Думаю, у нас есть что-то общее.

К ним приезжали люди из города. Она сказала, что это художники и писатели, так, будто это особы королевских кровей. Они были другие. Невозможно было предугадать, что они скажут. Они не спешили улыбаться и любили создавать впечатление, что у них на уме что-то другое и весьма важное. На следующее утро их можно было застать в городе в баре, мающихся от похмелья. Они жаловались, если их обслуживали недостаточно быстро или еда была недостаточно горячая. Как-то один из них спросил: «Это масло или маргарин? Если маргарин, я не стану есть».

В другой раз этот тип принес проектор и показывал фильм на стене. Коул хотел выйти, но она поймала его за руку и сказала:

– Нет, я хочу, чтобы ты это видел.