Узелок на память (Фельетоны)

Во всю длину полутемного коридора с проломанным полом стоит грубо сколоченное дощатое корыто. К его бортам привинчены два рельса. На рельсах водружена пара колес не то от вагонетки, не то от дрезины.

— В этом корыте, — объясняет Людмила Васильевна, — предполагалось испытание лапчатого культиватора. К сожалению, до снегопадов не успели земли натаскать. Придется отложить до весны…

Годы 1957―1963-й. Далеко от Москвы. На приволье, среди колхозных полей, оба института вдохновенно творят общее дело: помогают труженикам деревни выращивать высокие урожаи свеклы, добывать богатые сборы меда. Один — на Оке, другой — на реке Воронеж. Дело спорится…

И былые споры забыты. Недаром говорится: вместе тесно, а порознь скучно. Ученые ездят друг к другу в гости. Делятся опытом, радуются успехам коллег. И от колхозников почет и уважение.

Наука расправила плечи. На вольном воздухе, в безбрежных просторах степей, лесов и лугов каждый ученый несет большой «взято́к» в общенародный улей.

Теперь ни пчеловодов, ни свекловодов арканом не затащишь на Подольское шоссе!

А иные институты и сейчас цепляются за асфальт, бочком прижимаются к городу.

Выдь на Волгу! Загляни на окраину Саратова. Сколько аграрников приютилось в стенах одного почтенного учреждения, именуемого Научным зерновым институтом! Город надвинулся на него с трех сторон, на полях у него выросли… кварталы многоэтажных зданий, а он сидит себе и в ус не дует. Пользы от такого института — как от козла молока.

И в Омске научный институт растворился среди городских кварталов. И в Краснодаре. И в Днепропетровске. И еще кое-где.

Незавидна роль того аграрника, который строит свою агротехнику на… тротуаре!

Последний звонок

Заходит ко мне однажды председатель завкома.

— Слыхал, в отпуск собираешься, Матвей Егорыч? — спрашивает.

— На июнь запланировал, — отвечаю.

— Пора бы о путевочке побеспокоиться!.. Куда тебе: в Кисловодск или на Рижское взморье?

— Нет, Лукич, задумал я нынче отдохнуть на родине, под Рязанью. Давненько не наезжал туда. Эх, до чего ж расчудесные места!.. Перво-наперво парк — столетние липы, дубы в три обхвата, соловьи заливаются. А сады, а рыбалка!.. Сидишь на зорьке под кустиком, туман эдак стелется, а ты с поплавка глаз не сводишь… Пруды на двадцать верст раскиданы, словно зеркала блещут…

— Ну и художник же ты, Егорыч, поди как расписал!..

Неделю спустя упаковал я свой чемоданчик, уложил рыболовецкие снасти — и айда в путь-дорогу. Настроение приподнятое, мечты в голове роятся.

В Троекурово прибыл перед рассветом. Кругом было такое благоухание, что не до сна. Оставил я свои вещички у племянника, а сам с удочкой — на промысел, чтоб зорьку не прозевать.

Спускаюсь с бугра, но прохлады что-то не чую. Оглядываюсь окрест: заблудился, что ли?.. Места будто знакомые, а география совсем иная. Где были пруды — наметаны копны сена; плотина вся разворочена, вроде на ней археологическая экспедиция поработала. Прилег я под стогом и взгрустнул…

…Погода стояла на редкость знойная. От солнца, как от мартена, жаром несло. В один из таких дней возвращался я из парка и завернул к директору совхоза.

Под сенью густых акаций сидел пожилой, грузный человек и черпал из кадки квас со льдом. Рядом в деревянном корыте плескался селезень.

Познакомились мы, разговорились. Иван Иванович оказался приятным собеседником. Слово за слово, обмолвились и о прудах.

— Прососало плотину-то? — спрашиваю.

— Да это еще до меня слизнуло ее, при старом директоре, — пояснил Иван Иванович.

— Трудненько, должно быть, вам без пруда обходиться, — замечаю я. — Этак и утки разучатся плавать!

— Теперь уж недолго бедствовать осталось, Матвей Егорыч! Совнархоз ассигновал ссуду, занарядил стройматериалы. Такую плотину отгрохаем, что самому Цезарю во сне не снилось…

Селезень выглянул из копыта и крякнул.

Иван Иванович между тем продолжал:

— Зеркального карпа пустим, а там и шелешпер акклиматизируется!

…На следующий год я отдыхал в Гурзуфе. Конечно, тут и процедуры и горы, но все-таки не Рязань. Простор не тот! Возвращаюсь с курорта, а дома у меня гостит племянник из троекуровского совхоза.

— Ну как, Ванюша, — интересуюсь, — пруд загатили?

— Еще прошлой осенью…

— И карпа, значит, пустили?

— Какого там карпа! Весною вода как поднаперла, так всю нашу плотину под корень…

— Выходит, в расчетах маху дали?

— Мудреного ничего нет. Из совнархоза знающего человека не прислали. Да директор и не настаивал! «Сам, — говорит, — работал в совнархозе, не такими делами ворочал». Вот и наворочал! Государственные денежки уплыли с полой водой… Ни много ни мало, шестьдесят тысяч!

…Случилось так, что нынешний год я взял отпуск в апреле. А это аккурат лучшее время охоты на тетеревов и глухарей.

И вот я опять в родных краях. Директор совхоза Иван Иванович Глушко встречает меня как стародавнего друга.

— Ну, Егорыч, теперь она от нас не уйдет!

— Кто это она? — недоумеваю.

— Как кто? Ясное дело, вода!.. Пойдем-ка, полюбуешься нашим гидротехническим творением!