— А что тебе не нравилось в этом «раньше»? — Он, не сдерживаясь, уже кричал на нее, взвинченный, раздраженный, заводился все больше и больше, — И вообще! Иди в машину, если уж помочь мне не хочешь!
— Не трогай меня! — вскрикнула Ирина, вырываясь.
— Не дури. Иди в машину!
Но она упрямо мотнула головой, так что длинные белые волосы упали на лицо. Одна прядь зацепилась за пуговицу его куртки. Она вскрикнула, отмахиваясь, больно зацепила его длинными ногтями по шее, и тогда, уже совсем не владея собой, он ударил жену. Ирина дернулась, вскочила, потом, коротко всхлипнув, повернулась и побежала вперед, путаясь в длинной траве в своих неуклюжих босоножках с четырехугольными толстыми носами. Михась шагнул было вслед за ней, но потом, со злостью щелкнув пальцами, поднялся на шоссе и упросил первых же пассажиров заехать по дороге в ГАИ, чтобы сообщить об аварии.
Вернувшись, он забрался в машину. Осмотрелся. Ирины нигде не было видно. «Ничего, поостынет, — думал он с неослабевающей злостью. — Ишь, истеричка, нашла время для выяснения отношений!»
Дождь усиливался. Похолодало; по осколку стекла, чудом оставшемуся в пазах, потекли длинные капли. Михась открыл сумку, застрявшую между передними сиденьями, достал свитер, поеживаясь, вышел снова: нужно было как следует осмотреть машину… Так и есть — одно колесо спущено. Достав домкрат, он стал его снимать, с досадой думая о том, что зря он не сдержался, теперь нужно будет прилагать какие-то усилия, чтобы снова помириться с женой; и вместе с тем злость на нее все росла.
С Ириной явно что-то происходило в последнее время. Тихая и простая в первые годы, опа постепенно преображалась. Куда-то исчезли ее несмелость и угловатость, она все больше и больше подделывалась под тот модный тип худенькой женщины-подростка, который, знала, нравится ему. Она модно и броско одевалась. Когда-то вечно занятая то дежурствами, то домом, сейчас она вела усиленную погоню за дефицитными вещами, делала свое жилье не просто уютным, но таким же броским и модным, как она сама. Но вместе с тем усиливалась и ее нервозность, и что-то испытующее, холодное сквозило подчас в ее взгляде, прежде простодушном и восторженном. В первые годы после института их дом был полон молодых художников. Сколько было тогда разговоров, планов! Ему предложили остаться в столице гравёром, и он пошел, надеясь позже заняться серьезным, настоящим делом. После, с годами, появился круг друзей, клиентов, он начал работать с серебром, осторожно пробуя себя в опытах с финифтью, мозаикой, нащупывая что-то свое. Но «свое» получалось редко, а деньги были нужны все больше и больше, и потому все тяжелее удавалось начинать то настоящее, серьезное, надежда на которое так согревала вначале. Клиенты же были довольны его работами, благо шла мода на дорогие, массивные вещи, и он все откладывал настоящую работу, а жизнь набирала скорость, и не было времени ни на что другое, кроме погони за заказами, работы, нужных знакомств, круг его жизни все расширялся, требуя от него новых усилий и, в свою очередь, порождая новые и новые потребности.
Ира, казалось, охотно шла ему навстречу, радовалась машине, которую они купили три года назад, с удовольствием ездила на юг и оживленно рассказывала об этом знакомым. Что ей нужно? Чего ей не хватает? Знает ли она, чего стоит ему все, что имеет их семья, — именно ему, потому что ведь у нее зарплата мизерная, ее хватает только на косметику да на хлеб, в лучшем случае, с маслом?
…А в это время Ирина, вся промокшая насквозь, сидя под раскидистой осиной, вспоминала первые встречи с Михасем. Он тогда был студентом-дипломником, во время практики забрел в их районный Дом культуры, и она, будущая медсестра, впервые танцевала с художником… Она замирала от волнения и тайного восхищения: высокий, русоволосый, сероглазый, он казался ей Принцем, о котором тайком мечтают все девчонки в раннюю пору розовых снов и радужных надежд. Ей казалось, что она уже видела Михася, видела тогда, когда мать рассказывала ей сказки и бережно укрывала на ночь свою единственную дочь; мягкие ладони матери, живое ее тепло и трепетная, прозрачная паутина сказки, обволакивающая с приходящим сном, совместились в ее сознании… Особенно любила она сказку о золотом яблочке, которое катилось на серебряном блюдечке и показывало весь мир — Ирочка никогда не уставала слушать ее.
Она была счастлива, что Принц выбрал именно ее, она пошла за ним бездумно и легко и жила его жизнью, покорно принимая все, что нужно было ему, отрекаясь от себя и радуясь этой жертве…