Уж замуж невтерпеж

Балашов прошел мимо рубильника, по-моему, даже не заметив, что дверца открыта. За две секунды до того, как я поравнялась с рубильником, я успела обдумать, нужен ли мне такой Балашов. Сначала решила, что нет, не нужен, потом – что нужен, но если его поперевоспитывать. Странные мысли лезут в голову под дулом пистолета. Наверное, нужно почитать молитву, но я ни одной не знаю.

Открытая дверца болталась на уровне моей головы. Интересно, кто успеет быстрее: я – рвануть вниз черную ручку, или Виль – нажать на курок? Кира не в счет, она умеет только визжать.

Я сделаю это, чего бы это ни стоило.

Внизу вдруг раздался шум. Кто-то летел, громко хлопая крыльями. Дуло сзади дрогнуло, я рванула рубильник, одновременно падая на пол, крутанувшись, чтобы слететь по ступенькам вниз. Выстрел грохнул над головой. Кира, разумеется, завизжала. Перекрывая ее визг, голос пьяного Вадима проорал:

– Эх, Сеня! А не позвать ли нам блядей?

И снова захлопали крылья. И снова:

– Эх, Сеня...!

От ужаса я забыла, что лечу кубарем с лестницы и, налетев на что-то большое, поняла что это Балашов только тогда, когда он жарким шепотом крикнул мне в ухо:

– Бежим!

Как будто я рванула рубильник для того, чтобы просто поваляться на лестнице. Он потянул меня за руку и мы побежали.

– Эх, Сеня! – снова разухабисто проорал Вадим. – А не позвать ли нам...?! – И захлопал крыльями у меня над головой.

Кира опять завизжала. Виль догонял нас сзади, я чувствовала. Этот зверь передвигался бесшумно и быстро. Хоть бы Вадим перестал орать глупости, а вспомнил о своих обязанностях и применил оружие! Грохнул выстрел.

– Все! – сказал Балашов, затаскивая меня в какую-то дверь. – Теперь у него кончились патроны. Я тоже умею считать! – похвастался он, закрываясь изнутри на ручку-замок.

Мы оказались в туалете.

– Быстрее, – вроде как самого себя подбодрил Балашов, толкнул стойку-стеллаж, и мы уже знакомой дорогой, через лаз, выбрались на улицу.

– Куда? – крикнула я, опять молотя босыми ногами снег. Если останусь жива, придется долго и дорого лечить простуду.

– Бежим, – пыхтя, объяснил Балашов, будто я собиралась стоять и рассматривать звезды.

– Куда?! – заорала я, в надежде пробиться к его мозгам.

– К машине Виктора! У меня ключи! Я вытащил! – снова похвастался он своей сообразительностью, и на бегу потряс ключами, как трясут погремушкой перед носом орущего младенца.

Машина была на месте. Балашов плюхнулся за руль и завел движок. Я влетела на пассажирское сиденье, когда он, буксанув в снегу, уже тронулся с места. Не знала за собой такой прыти.

Навстречу нам, со скоростью гепарда, выбежал Виль. Наверное, он выскочил через центральный вход. Он несся прямо на нас, а Балашов жал на газ, разгоняя машину. Я поняла вдруг, что задумал Виль: прыгнув на лобовое, он ввалится в салон, и нашему бегству – конец.

– Уходи! – заорала я Балашову, и вцепилась в ручку над головой, готовая к лобовому удару.

– Куда? – бормотнул Балашов, но в момент, когда Виль прыгнул на нас, крутанул руль вправо. Мы задели его боковым зеркалом, машину закрутило в заносе, но за пару секунд Балашов вполне достойно справился с управлением, выровняв автомобиль. Водил он лучше, чем стрелял.

– Ты водишь лучше, чем стреляешь! – крикнула я. Балашов, скосив на меня черный глаз, набирал скорость, целясь в кирпичный забор.

– Эй! – заорала я. – Я не мечтаю разбиться в лепешку! Лучше пусть меня решетят из...

Мы врезались в кирпичную стену. На мгновение я закрыла глаза, но удара почти не почувствовала – стена развалилась, будто была из пенопласта.

– Ошибка проектировщиков, – буркнул Балашов, – а потом и строителей. Сделали ворота напротив туалета, а не центрального входа. Я приказал заделать их сибитом и закрасить под кирпич. Пригодилось. Отсюда короче до трассы, а там недалеко до поста ГАИ. Попробуем вызвать милицию.

Водил он как бог. На темной обледенелой дороге машина легко набрала под сотню, но было не страшно.

– А почему твой Вадим вместо того, чтобы помочь нам, решил вызвать своему зарезанному другу женщин легкого поведения? – я с трудом сформулировала мучавший меня вопрос.

– Это не Вадим, – сказал Балашов, легко вписываясь на скорости в крутой поворот. Мы, проскочив неглубокие сугробы, теперь ехали по накатанной дороге, которая, наверное, вела на шоссе. – Это Гриша Сидоров.

– Что?! В доме был еще и развратник Сидоров? А говорили – никого нет!

– Гриша – это попугай, – забубнил Балашов. – Я привез его из Монако Эле в подарок. Но он никогда не летал! – вдруг заорал он. – Он чах, вечно болел, плохо ел! Он и ходил-то прихрамывая! И потом – я его закрыл!

– Я открыла! – вспомнила я. – И сунула в клетку палец. А потом застонал Дед Мороз, мы побежали, кабинет не закрыли. Когда заходили во второй раз, я поправила тряпку, но в клетку не заглянула! Значит там его уже не было, он вылетел. Как я сразу не догадалась!

– Зачем ты сунула в клетку палец? – сухо спросил Балашов.

– Хотела узнать, какую фразу выучил попугай, оставшись на попечении охраны, и почему он больше не живет в детской!

– Узнала?

– Почему он Сидоров, он же из Монако?!