«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе

Над этим вопросом билось великое множество обозревателей, и в том числе официальные представители ООН, которые пришли к заключению, что эти видео адресованы по меньшей мере трем аудиториям: подвластному ИГИЛ населению, потенциальным сторонникам и враждебным правительствам. Будучи своего рода зловещей «рекламой», способствующей распространению их идей, эти кадры позволяют эффективно запугивать как собственных подданных, так и врагов. «Выставляя собственные жестокости на всеобщее обозрение, – говорится в докладе ООН, – так называемый ИГИЛ стремится экспортировать свой авторитет за пределы подконтрольных ему территорий и продемонстрировать силу с целью привлечения рекрутов»[374]. Подобного рода теракты, следовательно, работают на устрашение не только непосредственных зрителей, но и любого, кто получит о них информацию – хотя бы и на большом расстоянии.

Это же отметил преподобный Майкл Брей, говоря о вторичном эффекте от подрыва абортариев. Подрыв одной или двух клиник, как он признал, вряд ли значительно снизит общее число абортов, совершаемых каждый день в американском обществе. И все-таки, по его словам, у этих действий есть «символическая ценность», поскольку если врачи или их клиенты о них услышат, то могут испугаться и откажутся делать аборт[375]. Главная цель атак, заявил Брей, – сделать так, чтобы фото обугленной, искореженной клиники облетели всю страну; сам же он регулярно публиковал их на сайте и включал в интернет-рассылку. Связанные с терактами образы оказывались важнее их прямого эффекта.

Из всех образов, оставшихся после трагического взрыва в Оклахома-Сити, вероятно, самый запоминающийся – фотография спасателя, который держит окровавленное, искалеченное тело ребенка и пытается вернуть его к жизни – как оказалось, тщетно. Ни один другой снимок не мог бы столь мощно запечатлеть пафос раненой невинности и вызвать праведный гнев столь многих людей, возмущенных этим очевидно бездушным и гнусным актом насилия. Разумеется, эта фотография принадлежит не его исполнителям, и не они размещали ее на первых полосах газет по всему миру. Однако же и само изображение, и его широкое распространение, и вызванное им у всех отторжение стали органической частью теракта, разнесшей посеянный им ужас далеко за пределы ограниченного круга лиц, непосредственно задетых взрывом.

Для людей, задействованных в планировании терактов, важнее всего была именно способность привлечь внимание публики с помощью новостных СМИ. На мой вопрос, что, по его мнению, является для ислама величайшей опасностью, Махмуд Абухалима дал удивительный ответ: искаженное отражение в СМИ[376]. Поскольку весь контроль над медиа находится, по его словам, у секуляристов, исламу не хватает новостных ресурсов, чтобы представить собственное видение современной истории. Предполагается, что теракты наподобие того, за который его посадили – подрыв Всемирного торгового центра в 1993 году, – позволяют хотя бы на мгновение «присвоить» себе обложки и заголовки мировых СМИ. Сам Абухалима был в этом отношении очень продвинутым: он внимательно читал все новости о себе и своей группе и отмечал, какие кажутся ему справедливыми (например, Time), а какие – сомнительными (New York Times и Newsday). Особенно его бесила написанная репортерами Newsday книжка под названием «Две секунды под миром», где его называют «главным организатором» теракта[377]. С другой стороны, он с гордостью хранит в камере выпуск журнала Time со своей фотографией на обложке и посвященным ему же центральным материалом: там, по его мнению, факты переданы верно и безоценочно.

Когда я сам просил об интервью у активистов, которые поддерживали теракты либо прямо в них участвовали, то зачастую обнаруживал, что отдельные люди охотно соглашаются встретиться и поведать свои истории. Изначально я налаживал контакты через своих академических коллег или журналистов. Многие проявляли больше готовности к интервью, если я ссылался на контакты из СМИ. Чем более интернациональна медийная сеть – тем лучше. В Японии, например, официальные представители «Аум Синрикё» заявили, что согласны говорить лишь при условии, что со мной не будет японских журналистов или ученых. У меня сложилось впечатление, что их заботила не только объективность – поскольку человек извне может оценивать их ситуацию более непредвзято, – но и охват более широкой аудитории. Беседуя с американским исследователем, они надеялись донести свое послание до большего числа людей.