«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе

Наиболее успешное из всех современных радикальных исламских движений, афганский «Талибан», также не слишком хорошо ладило с более либеральными представителями местного духовенства. Потеснив традиционных лидеров, эти бывшие учащиеся исламских школ военным путем завладели властью, а в 1995‐м захватили столицу, Кабул. Придерживаясь еще более строгой трактовки шариата, чем бóльшая часть местного духовенства, вожди талибов запретили женщинам работать – даже медсестрами и врачами в больницах или учительницами в женских школах. Однако же большинство афганцев, включая и традиционное исламское духовенство, талибов не поддержали. После терактов 11 сентября, когда правительство США обвинило «Талибан» в укрывании террористов «Аль-Каиды», собрание местных религиозных лидеров восприняло талибскую помощь ей амбивалентно и попросило Усаму бен Ладена и его приспешников-саудитов покинуть страну. Когда несколько дней спустя на Афганистан напали американские военные и объединенными усилиями их воздушных ударов и атак Северного Альянса режим талибов в конце 2001 года пал, то было очевидно, что лишь очень немногие афганцы встали на их защиту. День этот стал праздником даже для собственной этнической группы «Талибана» – пуштунов, как если бы страна освободилась от зловредной и тиранической власти. Правда, к 2003‐му талибское восстание стали поддерживать многие представители духовенства как в самом Афганистане, так и за рубежом, в пуштунских регионах Пакистана. Причиной этому отчасти послужили процессы, которые называют «кризисом афганского сельского общества», а также упадок влияния традиционных племенных лидеров, что позволило проталибскому духовенству укрепить свои политические позиции в сельских районах[637]. Однако рядовые афганцы, по данным опросов, по-прежнему питали к талибам стойкое отвращение[638].

В Индии большинство местного населения отвергало экстремистскую антимусульманскую риторику активистов, подстрекавших его к нападениям и устроившим в итоге гуджаратскую бойню, и едва ли такое насилие поддержал бы кто-либо из властей. Важной религиозной фигурой был, правда, радикальный сикхский лидер Сант Джарнаил Сингх Бхиндранвале, вышедший из духовенства относительно закрытого религиозного ашрама Дамдами Таксал – хотя для традиционных центров сикхской политической власти и периферийного – и поднявшийся до главы крупного и могущественного движения. Несмотря на то что после гибели Бхиндранвале многие сикхи почитали его за мученика и посвятили его памяти несколько храмов (гурдвар), большинство сомневались в его легитимности по отношению к их традиции и мало одобряли ту роль, которую отвела ему в конечном счете история.

Таким образом, в большинстве случаев связанного с религией терроризма последних десятилетий основная часть религиозных лидеров либо молчала, либо активно высказывалась против. Функция насилия поэтому состояла не только в том, чтобы усилить отдельных людей с их идеологическими притязаниями, но и в том, чтобы поднять маргинальные религиозные движения до властных позиций, занятых их умеренными и мейнстримными соперниками. Однако одним лишь насилием уважаемых позиций маргиналы занять не могут – или если могут, то ненадолго. Группы, влияние которых устойчивей, – ХАМАС, «Хезболла», движение за Халистан, «Христианская идентичность» и еврейские «правые» – прибегали к насилию не только чтобы на них обратили внимание, но и чтобы заявить о проблемах более широких кругов в их сообществах. Там, в этих кругах, они не были маргиналами вовсе, а при всей своей радикальности выражали разделяемые многими чувства отчуждения и угнетения, благодаря чему их жесткая риторика и акты насилия воспринимались их сторонниками как если и проявления несдержанности, но совершенно понятные.