«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе

Постмодерный террор

Одна из причин, почему власти стран так легко назвать врагами религии, в том, что до некоторой степени так оно и есть. Секулярное государство отвергает идею, что религия должна играть какую-то роль в публичном пространстве, по самой своей сути. С эпохи, когда в XVIII веке на волне европейского Просвещения и его политических ценностей возник современный светский национализм, его позиция была прямо антирелигиозной или в лучшем случае антиклерикальной. Идеи Джона Локка об истоках гражданского сообщества и концепция «общественного договора» Жан-Жака Руссо нуждались в религии очень мало. Хотя оба и признавали, что права людей обоснованы божественным порядком, их теории способствовали тому, что религию, по крайней мере церковную, из общественной жизни потеснили. Отдельные верующие «враги Просвещения», как назвал их историк Даррин Макмахон, против этого ее упадка протестовали[648], однако же их голоса накрыла волна энтузиазма относительно нового идеала общественного порядка, в рамках которого светский национализм стал почти что законом природы – универсальным и морально безупречным.

Просвещенческая современность провозгласила конец религии. Модерн означал не только разрушение церковного институционального авторитета и контроля со стороны духовенства, но также и ослабление влияния религии – равно идеологического и интеллектуального – в обществе в целом. Вместо богословия и церкви критериями истины и социальной идентичности стали научное мышление и нравственные посылки светского общественного договора. Следствием обесценивания религии был, по выражению Бурдьё, «общий кризис религиозных убеждений»[649]. Это стало проблемой не только для самих верующих, но и для всего общества, так как подрывало способность людей полагаться на разделяемые с другими культурные символы. «Кризис религиозного языка и его перформативной эффективности», по мнению Бурдьё, стал частью коллапса прежнего мировоззрения, «распада всей системы общественных отношений»[650].

В пику этому распаду и «концу религии» новые религиозные активисты провозгласили конец секуляризма, отвергнув любые попытки светской культуры и ее националистических проявлений заменить собою религию. Они оспаривали представление, будто у секулярного общества и современных наций-государств достанет моральных устоев, чтобы сплотить национальные общности, равно как и идеологической силы, чтобы поддержать их страны, вконец обессилевшие от этических, экономических и военных неудач. Поскольку же эти неудачи секулярного государства были так очевидны, посыл активистов упал на благодатную почву и дал обильные всходы.

В десятилетия после окончания «холодной войны», когда оформилась глобальная экономика, моральное превосходство секулярного государства оспаривалось все сильнее. Бушевавшее в эпоху «холодной войны» соперничество двух форм моральной политики, коммунизма и демократии, сменилось глобальным рынком, ослабившим национальный суверенитет и отбросившим политические идеалы. Характерной чертой этой новой экономики стали независимые от какой-либо одной страны транснациональные корпорации, начисто лишенные прозрачных идеологических или моральных стандартов. Оставив позади христианские и просвещенческие ценности, вместе с тем транснациональная коммерция разнесла популярную западную культуру по всему остальному свету: музыка, видео и кино из США и Европы без труда преодолевали национальные границы, угрожая вытеснить местные традиционные формы художественного выражения. К социальным неурядицам добавились также резкие изменения политического расклада, вызванные коллапсом СССР и шаткостью азиатских экономик.

Последовавшее за этими катастрофическими переменами всеобщее ощущение неуверенности имело место не только в тех странах, которые экономически пострадали от них сильнее всего, особенно в Азии, Африке и на Ближнем Востоке, но и в индустриализованных обществах с крепкой экономикой. В тех же США наблюдалось повальное разочарование в тогдашних политических лидерах и оформление множества «правых» религиозных движений, питавшихся от распространенных мнений о «безнравственности» правительства.

Как все эти глобальные изменения соотносятся с нынешним расцветом религиозного терроризма? Известно, что политическая повестка некоторых прибегавших к насилию групп в индустриализированных обществах является сугубо антимодернистской. Крайнюю позицию в этом религиозном отвержении модернизма в США занимают члены антиабортной группы «Защитное действие», христианское ополченческое движение, «Христианская идентичность», а также отдельные группы вроде «Ветви Давидовой» в Техасе. Осыпая проклятиями «новый мировой порядок», который якобы продвигает руководство США и ООН, Майкл Брей и другие религиозные «правые» опасаются, что вокруг расцветет не только тирания, но и атеизм. В ситуации, когда общество лишено четкого набора религиозных ориентиров, намерение властей насадить в нем плюралистические культурные ценности показалось им антирелигиозным «погромом».