Решения вроде сформулированного Сорушем в Иране не требуют, чтобы образ космической войны был изъят из общественной жизни или вообще забыт; он скорей переносится в идейную сферу. Однако же для такой трансформации требуется две вещи: члены религиозного сообщества активистов должны принять эту умеренную форму социальной борьбы как легитимную репрезентацию космической войны, а их оппоненты – признать, что та не представляет для них никакой угрозы. В связи с первым критерием светские власти почти бессильны, поскольку он предполагает коренные перемены в мышлении – и руководстве – самого религиозного движения; такие перемены могут прийти с осознанием, что выиграть в этой борьбе невозможно и что победа в космической войне – лишь надежда, проглядывающая где-то в далеком будущем. Однако они могут влиять на второй критерий, отказываясь действовать как враг в космической войне и относясь к социальному измерению религии не столь агрессивно-воинственно.
Правда, когда тебя считают врагом, достаточно велико искушение вести себя соответственно – и особенно когда тебя провоцируют столь жестоко. Тот же французский президент Франсуа Олланд после терактов в Париже в 2015 году инстинктивно заговорил о войне, а правительство США после 11 сентября 2001‐го почти что незамедлительно объявило «войну с терроризмом» и ринулось в полномасштабную военную контратаку. Однако мишени таких операций, как мы увидели, редко уничтожаются полностью, сами они провоцируют новые теракты, а кроме того, подыгрывают сценариям войны самих террористов, в которых простой компромисс невозможен. Понятно, что власти не могли не реагировать на теракты, но подход по принципу «око за око» обычно оканчивался неудачей по той единственной причине, что эти несколько правительств охотно опустились до такого же варварства и обратились к тем же грязным методам борьбы, что и террористические группы. Любые реакции на акты насилия, даже если это ответные удары, неизбежно будут делать в глазах их общин характерные для террористов идеи космической войны еще более правдоподобными.
Поэтому для десакрализации образа космической войны врагам террористов прежде всего следует перестать вести себя как враги. В качестве примера попыток ответить на терроризм невоенным путем можно привести опыт британцев в связи с насилием Ирландской республиканской армии – поскольку изначальная военная реакция обернулась катастрофой – или отдельные попытки Израиля преодолеть религиозную рознь и призвать палестинцев к мирным переговорам. Когда британский премьер-министр Тони Блэр встречался с Джерри Адамсом, предводителем партии «Шинн Фейн» (политического крыла ИРА), или когда израильский премьер Ицхак Рабин жал руку палестинцу Ясиру Арафату, многие в Великобритании и Израиле были убеждены, что те продались террористам. Точно такие же люди, решившие, будто «Шинн Фейн» и палестинские лидеры предали свои идеалы, нашлись также и в лагерях Адамса и Арафата. Жестоким выражением этого недовольства, как мы уже видели, стали трагедия в Оме и теракты хамасовских смертников, нацеленные в равной степени на правительство и умеренных лидеров внутри организации. Однако же благодаря осознанию, что конфликты разрешимы не только насилием, но и мирно, израильские и британские власти по большей части продолжили следовать путем примирения, вознаграждающим тех, кто стремится обратить террор в сотрудничество.
Наиболее удачные решения – те, что выстроены на фундаменте морали, с уважением к противникам, в соответствии с буквой закона, с привлечением совершителей насильственных действий к ответственности и без подыгрывания сценариям космической войны. Такой подход лишает религиозных активистов их любимого довода, что у светских властей-де отсутствуют нравственные принципы, затрудняет их демонизацию и повышает вероятность мирного исхода. Когда светские власти принимают ценности закона и морали, в том числе те, что ассоциируются с религией, – это и есть пятая реакция на терроризм.