«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе

Позднее, если не считать военных стычек с эллинизированными сирийцами в контексте Восстания Маккавеев (166–164 годы до н. э.) и с римлянами – в ходе восстания в Масаде (73 год уже н. э.), иудаизм насилия в основном чурался. Однако на уровне государственного строительства раввинам призывать к оружию доводилось, так что они отличали «религиозную» войну от «случайной»[117]: из них первая предписывается как морально-духовная обязанность защищать веру или одолевать врагов во имя Господне. Эти битвы они противопоставляли тем, что ведутся из политических соображений. Так что доводы Кахане и, чуть позднее, Игаля Амира после убийства Ицхака Рабина обнаруживали некоторое преемство с традиционными концепциями.

Когда во время собрания в отеле «Шератон» провозглашалось создание Иудеи, мне довелось услышать, как Кахане призывает народ Израиля восстать и отвоевать Западный берег в акте «справедливой войны». Довод его заключался в том, что легитимным религиозным casus belli может быть не только оборона, но и национальная гордость[118]. Право евреев на Западный берег, как он напомнил присутствующим, имеет двухтысячелетнюю историю и связано со временем, когда те покинули «страшную и позорную юдоль изгнания». И где же, воскликнул он, «где же теперь наша национальная гордость?» Евреи сегодня, по его словам, не могут без опаски взойти даже на Елеонскую гору, что уж там Иудея и Самария. Поэтому он призвал к борьбе за чувство собственного достоинства и честь. Наряду с этим Кахане обосновывал акты насилия как манифестацию войны, которая уже началась, но по большей части скрыта от людских глаз – войны за восстановление религиозного иудейского государства, в числе врагов которого числятся и арабы, и светские евреи. «Каждого убитого еврея, – говорил он, – убивают двое: это араб, который его убил, и правительство, которое позволило этому случиться»[119]. Подобная логика Кахане оправдывала применение силы не только против арабов, но также, потенциально – против собственного народа.

Обращение к насилию в борьбе с космическим противником, как сказал Кахане, не должно принимать в расчет жизни конкретных людей – жертв нападения. «Мы верим в коллективную справедливость», – объяснил один из его соратников[120], имея под этим в виду, что объектом насильственной атаки может быть любой человек из «вражеской» группы, даже если он или она на первый взгляд и кажется просто невинным прохожим. В духовной войне невиновных нет; тут все – солдаты. «Война, – сказал Кахане, – есть война»[121]. Помимо всего прочего, цель насилия против арабов – напугать их и развеять иллюзию, будто они могут жить в Израиле мирно или просто нормально[122]. Именно такой логикой руководствуются и радикальные еврейские поселенцы с их нападениями «таг мехир», целящимися в дома и прочую собственность безвинных палестинцев, и именно этой логикой обосновывался поджог дома Давабшехов в городе Думе в 2015‐м – выбранного, по всей видимости, совершенно случайно.

За жесткую антипалестинскую риторику подобного рода Кахане окрестили «израильским аятоллой»[123]. Тянущийся за его деятельностью длинный насильственный след коснулся и его собственной гибели в 1990 году: спустя день после его убийства рядом с дорогой у города Наблус на Западном берегу застрелили двух пожилых палестинских фермеров, что, очевидно, было местью за смерть Кахане. Так запущенная им спираль насилия продолжила раскручиваться и после его кончины. Автор колонки редактора в New York Times описывал его жизнь как «яростный клубок бездумной злобы», а его гибель – как следствие «наследия ненависти»[124]. Кахане был частью культуры насилия, формированию которой сам же немало способствовал. Среди тех, на кого прямо или же косвенно повлияли его яростные нападки на секуляристов и палестинцев, были Игаль Амир – убийца премьер-министра Ицхака Рабина, а также Барух Гольдштейн, который напал на беззащитных мусульман, молившихся в Пещере Патриархов в Хевроне. Меир Кахане и его последователи – в том числе и его внук Меир Эттингер – и вправду оставили после себя «наследие ненависти» и спираль насилия, которые надолго пережили истового рабби.

Йоэль Лернер и убийство Ицхака Рабина