Ноги и руки были обнажены. Единственная одежда, покрывающая ее грудь и талию, заключалась в испанском платке, окантованные концы которого тянулись за ее летящими ногами, когда она подпрыгивала, как вакханка, на ковре. Сумасшедший аккомпанемент инфернальных звуков окружал ее, словно рой ядовитых мух – раненое животное, погибающее в болоте.
– Ай, ай, ай-е! – кричала она хриплым голосом, извиваясь в дьявольском разгуле. – Вот моя работа, глупец, вот мое мастерство! Ты – дурак, что пытался отнять у меня мое! Сегодня я оскандалю и опозорю эту женщину, и сегодня я потребую ее жизнь. Ай, ай, ай-е!
На мгновение де Гранден повернулся ко мне с ужасом на лице, и я встретил его быстрый взгляд не менее удивленно: потому что голос, издаваемый тонким горлом девушки, не был ее собственным – ни один звук и тон не напоминал Джулию Лаудон. Каждый пронзительный слог говорил о ком-то другом, бодром и злобном, тогда как девушка по своей сути была сладостно-меланхоличной.
–
Мгновение она стояла, покачиваясь. Жестокие предметы, пронизавшие ее плоть, по-видимому, не причиняли ей боли. Затем из ее губ вырвался дикий, душераздирающий крик, и ее глаза широко раскрылись от внезапного страха и ужаса.
Сразу стало очевидно, что она очнулась, осознала свое положение, свою почти полную наготу и кусающие, жгучие уколы бесчисленных игл по всему телу.
– Быстрей, Троубридж, друг мой! – призвал меня де Гранден, прыгая вперед. – Держите ее, старина! Не позволяйте ей упасть – эти булавки наверняка пронзят ее, если она упадет.
Пока я держал потерявшую сознание девушку, француз яростно вытаскивал булавки из ее плоти, грубо ругаясь на смеси французского и английского.
–
Следуя за ним, я поднялся по лестнице, положил девушку в кровать и в ярости начал искать сиделку. Чем эта женщина думала, когда позволила пациентке покинуть комнату в таком костюме?
– Мисс Стэнтон! – сердито кричал я. – Где вы?
Мне ответил приглушенный звук, что-то между стоном и судорожным всхлипом, и слабо скрипнула дверь шкафа. Ухватившись за дверцу, я обнаружил ее лежащей на полу, полузадушенную упавшими платьями; ее рот был заткнут турецким полотенцем; запястья за спиной и щиколотки связаны шелковыми чулками.
– А-ах! О-ох! – выдохнула она, когда я освободил ее из пут и помог ей, находящейся на грани обморока, подняться на ноги. – Оно схватило меня, доктор Троубридж. В его руках я была беспомощной, как ребенок.
Де Гранден оторвался от своих манипуляций над Джули Лаудон.
– Что это было за «оно», что схватило вас, мадемуазель? – спросил он, снимая завязки с израненных конечностей девушки и ловко подсовывая под нее подушки. – Это была мадемуазель Лаудон?
– Нет! – выдохнула медсестра; ее руки все еще дрожали от испуга и напряжения. – О, нет, не мисс Лаудон, сэр. Это было… я не знаю, что. Мисс Лаудон поднялась наверх несколько минут назад и сказала, что вы и доктор Троубридж поедете с ней, и она должна переодеться. Она начала снимать домашнее платье, но продолжала раздеваться до тех пор, пока не стала… пока не стала… – она колебалась, задерживая дыхание долгими, тяжелыми вздохами.
–
– Да, – содрогнулась медсестра. – Я собиралась спросить ее, не нужно ли ей поменять всю одежду, но она обернулась, и ее лицо было похоже на лицо дьявола, сэр. Тогда что-то спустилось на меня, как мокрое одеяло. Нет, не как одеяло. Оно схватило меня, смяло и сразу же придушило, но оно было призрачно, сэр. Я чувствовала его, но не видела. Оно походило на ужасную, большую медузу, сэр. Холодное и склизкое, и очень сильное, как сто великанов. Я попыталась крикнуть, но оно заткнуло мне рот, чуть не задушило меня. – Ее передернуло. – Тогда я, должно быть, упала в обморок, потому что следующее, что я помню – вокруг было темно, и я услышала, как доктор Троубридж позвал меня, поэтому я попыталась крикнуть, и дергалась так сильно, как только могла, и…