Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена

Он на цыпочках подкрался к спальне, тихонько вошел и, сев рядом с кроватью, принялся подробно рассказывать о своем визите в город. Один или два раза мне показалось, что внимание пациентки рассеяно, но голос моего друга ни разу не дрогнул. Он видел красивые цветы на Пятой авеню! Мехи в магазинах были изысканны! Никогда не было такого парада красоты, культуры и утонченности, которые можно было найти на этой замечательной улице!

Я с удивлением слушал. Время, когда он занимался делом в соответствии с его идеями, было потрачено впустую на какую-то ерунду, подумал я; но он сидел здесь и болтал, как сорока-сплетница, с девушкой, которая явно не проявляла большого интереса к разговору.

На больших часах в нижнем зале пробило восемь, а он все еще рассказывал о смешных случаях из своей жизни, описывал каштаны и поющих черных дроздов в Сен-Клу или маскарад в латинском квартале.

– Что волнует этого человека? – пробормотал я про себя. – Он заливается, как смазанный фонограф!

Должно быть, было без четверти девять, когда в состоянии пациентки начали появляться изменения. Вежливая невнимательность к французу переросла в подобие открытой враждебности. Еще через пять минут она, казалось, впала в беспамятство и лежала, уставившись в потолок. Затем, медленно, но верно, ее слишком тонкое лицо стало вытягиваться, искажаться – верный признак физического и нервного истощения.

– Ах-ха, мы начинаем действовать! – восторженно заявил де Гранден, подбежал к стулу и открыл маленькую черную сумку.

Из сумки он извлек странное приспособление – что-то вроде игрушечного вращающегося вентилятора, который можно было купить в магазинах подарков – вентилятор, состоящий из трех витых полос, как изогнутые крылья пропеллера, с кнопкой пуска на ручке. Но этот вентилятор, вместо того, чтобы иметь крылья из цветного металла, был снабжен ярко-никелевыми пластинами, которые сияли в свете лампы, как три новых зеркала.

– Посмотрите, мадемуазель, сюда! – резко крикнул де Гранден, опираясь на меня, чтобы одновременно включить электрические лампы в полную силу.

Девушка перевела сонный взгляд с потолка на маленького француза. Мгновенно он поднес свой зеркальный вентилятор на расстояние шесть дюймов к ее лицу и начал резко крутить его быстрыми рывками на вращающейся петле.

– Regardez, si’l vous plaît[211], – приказал он, вращая крутящиеся зеркала все быстрее и быстрее.

Три ярких металлических пластины будто слились в единый диск, от их вращения бесчисленные крошечные лучи света рассеивались, словно брызги. Мгновение девушка без интереса смотрела на яркие, вращающиеся зеркала, но ее глаза, казалось, постепенно сходились к носу, стремясь следовать за вращениями вентилятора. И сосредоточенное, увлеченное выражение начало возвращаться к ее лицу.

– Спать, спать и отдыхать. Спать и не слушать приказов тех, кто хочет, чтобы ты была больной! Спать, спать! – командовал де Гранден тихим, серьезным голосом.

Медленно и спокойно ее веки прикрыли очарованные глаза, грудь поднялась и судорожно упала один или два раза, затем нежное дыхание девушки сказало нам, что она повиновалась приказу и забылась в тихом сне.

– Как… – начал было я, но он нетерпеливо махнул мне.

– В другой раз, друг мой, – пообещал он, предупреждая быстрым жестом. – Сейчас не время говорить – на карту поставлено слишком многое.

Всю ночь он просидел рядом с кроватью, поднимая свои вихревые зеркала, и командовал «спать» жестким голосом всякий раз, когда девушка начинала ворочаться на подушке. И каждый раз его приказ неохотно исполнялся. Пациентка спала непрерывно, пока не начали появляться первые слабые полосы рассвета на востоке.

– Итак, теперь… – воскликнул де Гранден, поднимаясь со стула, снова открыл черную сумку и достал пучок веток омелы.

Он заметался по комнате туда-сюда, подпрыгивая, и больше всего напоминал крестьянку, выгоняющую мух из дома летом.

– Анна Василько, Анна Василько, что бродит за пределами могилы, – приказал он, взмахивая своей маленькой щеткой, – я приказываю тебе вернуться, откуда пришла! Смерти ты скажи: «Ты мой хозяин и мой господин!», а могиле: «Ты мой возлюбленный и мой жених!». Твои дела в этом мире завершились, Анна Василько! Ты попадешь в мир, который избрала своим жилищем, бросив свое тело в море!

Рядом с окном, где мерцание электрических лампочек смешалось с лучами затухающей луны и солнца наступающего утра, он трижды повторил свою команду, размахивая кистью вперед-назад в сторону океана, который ревел и бушевал у пляжа на расстоянии в четверть мили.

Под взмахами его кисти показалось что-то невидимое, но достаточно осязаемое: белые занавески медленно шевельнулись в неподвижном воздухе, и на мгновение я подумал, что разглядел слабую тень, отброшенную на стену цвета слоновой кости. Появилась чудовищная тварь размером со льва и не похожая на то, что я когда-либо видел или воображал: она, казалось, напоминала не то летучую мышь, не то лису, с длинной остроконечной мордой, когтистыми лапами и большими крыльями по обе стороны спины.