Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена

Обтекаемое покрытие было сделано, казалось, из более мягкого, менее хрупкого вещества, чем внешняя крышка – из воска, решил я после беглого осмотра, – и на нем, сверху донизу было что-то написано маленькими греческими инициалами.

Де Гранден, прищурившись, некоторое время изучал надпись, затем нетерпеливо обратился к Беннетту.

– Бесполезно, – раздраженно объявил он. – Мой уставший мозг сейчас не может быстро перевести с греческого на английский. Бумагу и карандаш, пожалуйста! Я сделаю копию этого письма и переведу его на досуге этим вечером. Завтра мы зачтем его вслух и увидим то, что увидим. Тем временем, поклянитесь, в надежде на небеса, что не сделаете ни движения, чтобы открыть этот гроб, пока я не вернусь. Вы согласны? Bon! Итак, за работу: письмо длинное и нечетко сделанное. Понадобится время, чтобы его расшифровать.

2. Знамение из прошлого

Золотые вафли и превосходный дымящийся кофе ожидали нас на столе, когда я спустился по лестнице на следующее утро. Нора Макгиннис, мой домашний секретарь, хранила капельку мягкости в своем кельтском сердце для де Грандена и его галантных манер; и опоздание, которое заставило бы ее отхватить мне голову, маленькому французу стоило только снисходительной улыбки.

– Несомненно, драгой дохтур, – приветствовала она меня, когда я сел и озирался в поисках моего компаньона, – дохтур де Гранден делать дьявол изучение ночью, и не есть справедливо будить его.

– Не беспокойтесь, моя превосходнейшая, я уже здесь, – прозвучал веселый голос с лестницы. И де Гранден быстро вошел в освещенную солнцем столовую с лицом, свежим от недавнего применения бритвы и холодной воды. Его небольшие светлые усы были натерты воском и расправлены острыми иглами к углам его маленького чувственного рта; светлые волосы на голове отлично лежали на своих местах и были словно пронумерованы.

– Mordieu, какая ночь! – воскликнул он со вздохом, поглотив хорошо сдобренный сливками кофе, и потянулся за добавкой. – Cordieu, я до сих пор сомневаюсь в том, что видел вчера вечером в доме мсье Беннетта, и сомневаюсь в том, что я перевел в записи со второго гроба!

– Это было интересно? – начал я, но он прервал меня, взмахнув рукой.

– Интересно? – эхом отозвался он. – Parbleu, друг мой, это было изумительно, не меньше! Но давайте сначала обсудим эту превосходную еду, а потом уже – сообщение из прошлого.

– Пожалуйста, слушайте внимательно, – сказал он, поднимая рукопись с рабочего стола, когда мы закончили завтрак. – Держите ухо востро, друг мой, поскольку то, что я покажу вам, сделает наше вчерашнее видение по сравнению с ним просто незначительным. Слушайте.

«Каку, слуга и жрец Себека, страшного Бога Нила, сын Амателя, сына Кефера, слуги и жреца Себека, того, кто смотрит это, приветствует и предостерегает:

Не убеждения и веры христиан есмь я, и не один из приверженцев культа греческих узурпаторов. Плоть от плоти и кровь от могущественной крови расы, что управляла Верхним и Нижним Египтом в дни могущества Ра, есмь Каку, слуга и жрец Себека. Обученный законам и магии древнего жречества, знаниями и хитростью моих предков, я запечатал деву Пелигию в беспробудном сне под временным щитом серы и воска. Хотя и была она гречанкой и христианкой, и дщерью расы, уничтожающей моих предков, сердце мое склонилось к ней, и я взял бы в жены ее, но она не склонилась ко мне. Посему я пришел к тому, что она не должна взять никого другого в мужья, и разработал план убить ее и похоронить по древнему обряду и с церемониями нашего народа так, что ее тело не должно подвергнуться разрушению и лежать в могиле, пока Семь Веков не пройдут, и пока я не смогу взять ее себе и жить с нею в Аалу. Однако, встретив ее у городских ворот, когда всё было готово к смерти ее, сердце мое истекло водою, и я не смог нанести удар. Потому магией моей и магией жречества я заставил впасть ее в глубокий сон, не знающий пробуждения Семь Веков, пока мы вместе не станем жить в Аменаанде.

Все эти Семь Веков она должна спать в пределах этого гроба, подвластная волшебству, наложенному мною. Если же кто-либо в течение этих Семи Веков откроет ее могилу и разбудит ее, она станет пылью Египта и станет моею навсегда в земле, где нет солнца. Но если позднее положенного времени мужчина снимет покрытие с этого гроба, примет ее руку и обратится к ней по имени и от имени любви, тогда волшебство мое сделается бесполезным, и она проснется и прилепится к своему освободителю, и будет его собственностью на той земле и во всех поколениях. Это всё, что я могу сказать и чему не способен противостоять.

Все те, кто читает это, предупреждены вовремя, если вы когда-нибудь возжелаете открыть эту жизнь-в-могиле. Я, Каку, жрец и слуга могущественного Себека, запечатал эту деву в пределах этой могилы, дабы она была моею и ничьею больше. Тень моя, и тень Себека, бога моего, на ней. Да пусть пройдут семьдесят раз семьдесят веков вместо семи и земля разверзнется под нашими ногами, я всегда буду преследовать ее, пока сердце ее не почувствует склонности ко мне.