Мы искали его всю ночь и продолжали поиски на следующий день; но не было никаких намеков, никаких признаков, которые бы показали, как он покинул нас, не считая…
Она судорожно вздрогнула.
– Да? – подсказал де Гранден.
– Появился слух, что я его убила! Они говорят, что я покончила с моим маленьким ребенком, и они не будут приближаться ко мне и не позволят мне приблизиться к ним, и когда я иду по улице, матери бегут и забирают своих детей по домам, как если бы я переносила чуму!
–
– Полицию? – ее голос сделался тонким, высоким, словно приглушенный крик боли долго сдерживался в теле. –
–
– Я могла бы разъяснить только то, что есть! – усмехнулась она. – Нет никакого понятия о том, как мой ребенок исчез. Никаких следов, никаких отпечатков пальцев, – мгновение она колебалась, глубоко вздохнула, потом продолжала: – Ничего. Когда полиция не смогла ничего найти, – никого, кто желал бы нам зла; или повода для кражи нашего ребенка, они сказали, что это могла сделать только я. Единственная причина, по которой меня не взяли под стражу сейчас, в ожидании суда за убийство, заключается в том, что они не смогли найти тело ребенка. Хотя они обыскали подвал и весь дом, и наша горничная говорит, что ребенок был жив и здоров за пятнадцать минут до того, как мои крики разбудили ее. Они не могли понять, как я успела убить его и спрятать маленькое тело за это время – это единственная причина, по которой они меня не арестовали! Теперь вы знаете, почему я хотела умереть, и почему я боролась с вами, когда вы меня спасли, – закончила она. – И почему я собираюсь убить себя при первом же случае, который у меня будет. Никто не остановит меня! – добавила она вызывающе.
Маленькие круглые глаза де Грандена сверкали, как у кошки в темноте, и на его маленьком заостренном лице было полузадумчивое, полумечтательное выражение, подобное тому, которое бывает когда пытаешься припомнить мелодию. Внезапно он наклонился вперед, глядя прямо в лицо молодой матери, покрытое слезами.
– Мадам, есть то, о чем вы нам не сказали? – он говорил настойчиво и медленно. – Дважды я заметил, что ваше повествование останавливалось, как плохо обученная лошадь перед препятствием. В подкорке вашего мозга сидит другая мысль, – мысль, которую вы не облекли в слова. Что вы еще не сказали, мадам?
Большие темные глаза девушки внезапно расширились, словно перед ними вспыхнул свет.
– Нет, нет! – почти закричала она.
– Мадам, – тон де Грандена был мягким, но голос неумолимым, – расскажите, пожалуйста, о том, о чем вы еще не говорили.
– Вы сочтете меня сумасшедшей!
– Мадам Кэндис, вы скажете мне? – снова мягкий, но властный тон.
– Я… я родилась в деревне, – пробормотала девушка, вздыхая между слогами, как бегун на исходе сил, или измученный пловец, сражающийся с прибоем. – Я родилась в деревне, и на следующий день после того, как ребенок исчез, я заметила кое-что внизу в дальнем конце нашего сада, чего я не видела с тех пор, как мы жили на ферме, и я ходила босиком по грунтовым дорогам.
Черты лица де Грандена резко заострились, словно предчувствие того, что она скажет, пришло к нему, но он упорствовал.
– Да? Вы увидели…
– Змея… след змеи, свежий и четкий, на мягкой земле на клумбе из роз… но не след какой-либо змеи, которую я когда-то видела… он был широкий, как след автомобильной шины!
– О? – голос маленького француза стал тише шепота, и в его маленьких голубых глазах мелькнуло быстрое понимание. – Вы думаете, возможно…
– Ради Бога, не говорите это! – закричала она. – Это ужасно, жить с этой мыслью; но если вы выразите это словами…
– Троубридж, друг мой, – резко прошептал де Гранден, – вон там ее дом. Помогите мне отнести ее туда. Она упала в обморок.
Молодой человек, на чьем лице сказались глубокие следы бессонных ночей и мучительных дней, вышел на наш дверной звонок.
– Стелла! – воскликнул он, увидев бледное лицо жены. Потом обратился к нам: – Я искал ее везде. Эта страшная беда… – он сделал паузу и всхлипнул. – Ее разум, вы знаете, господа…
– Гм, – уклончиво хмыкнул де Гранден, когда мы принесли ее на кушетку.
– Я ужасно беспокоюсь о тебе, дорогая, – сказал муж миссис Кэндис, как только ее лицо вновь начало розоветь. – Когда я не смог найти тебя в доме, я вышел на улицу, звал и звал, но…
– Я знаю, дорогой, – устало произнесла молодая жена. – Здесь было так жарко и душно, и я подумала, что немного погуляю, но это было слишком тяжело для меня, и эти добрые джентльмены привезли меня домой.
Молодой Кэндис с сомнением посмотрел на нас, как бы рассуждая, будет ли безопасно говорить перед нами; затем, внезапно решив, что нам следует доверять, он выпалил:
– У нас наконец есть новости, дорогая. Часть тайны проясняется. Ребенок жив, если этому можно верить – и у нас есть шанс найти его.