Ужасы: Последний пир Арлекина (сборник)

Джонатан! Неужели ты не видишь, чего мы добились? Меньше чем за пять лет запрограммировали целое поколение людей идти на войну вместо нас и делать это с радостью. Они покупают то, что им велят, слушают нужную музыку и смотрят нужные фильмы. Ведут подконтрольный образ жизни. И ненавидят тех, кого мы велим ненавидеть. Хомейни, [51]Каддафи. [52]Ты заметил, что лидер страны, с которой у нас напряженные отношения, автоматически становится сумасшедшим? У зрителей легко вызвать жажду крови. Это свойство человека не изменилось со времен гладиаторов. Мы заставили целый народ жить в ожидании Апокалипсиса и быть довольным такой жизнью. Они хотят убить врага, вырвать у него сердце, отправиться на войну — и все лишь для того, чтобы меньше платить за бензин! Они созрели для развязки, которая удовлетворит их любовь к книжным историям, ставшим их жизнью! Система увековечивает себя. Наши подопытные свинки платят деньги, чтобы не останавливались мясорубки, перемалывающие их судьбы. Если не веришь, вспомни самые удачные фильмы прошлого года… А потом разубеди меня в том, что целевая аудитория ждет приказа отправляться в бой. — Хэскелл потер глаза, отчего они налились кровью. — Вскоре после этого мастерского штриха я решил бежать из выгребной ямы. Я больше не чувствовал себя богом. Видеть, как манипулируют массами, и не считать себя настоящим убийцей — значит быть эгоистом в полном смысле слова. Нельзя все время лгать, тем более самому себе. Поэтому я и сошел с ума…

Хэскелл казался Джонатану истощенным. Излив свои страхи и грехи, он словно уменьшился в размере, что-то потерял. Работа буквально стала частью его существа. Навязчивое желание оставить свой след в кино пожирало его изнутри. Джонатан был почти готов к тому, что старый друг растворится в воздухе, как это бывает в фильмах со спецэффектами. Останется лишь улыбка Чеширского кота, которая тоже исчезнет спустя мгновение. Он молча и настороженно смотрел на Хэскелла сквозь сцепленные пальцы. Потом сообразил, к чему тот клонит.

— Ты симулировал сумасшествие.

Хэскелл кивнул и словно воспрянул духом:

— Я разозлился, а не сошел с ума. Но следовало убедить Конклав, что со мной произошло именно второе, а не первое. — Он допил содержимое своего бокала, потушил сигарету и с заговорщическим видом наклонился к Джонатану. — Когда проходит эйфория от получаемых в качестве гонорара сумм, ты начинаешь задумываться о будущем. О том, что происходит, когда сценарист говорит «хватит». Как это сделал я… Каждый из нас старался убедить себя в том, что просто напишет заявление об уходе, пожмет всем руки и отправится в Монако тратить деньги, лежащие на счете в швейцарском банке. За время моей работы четыре сценариста заявили о намерении уйти и сделали это, провожаемые добрыми напутствиями. Через несколько дней вакансии уже были заняты, словно у Конклава имелся неприкосновенный запас эмоционально уязвимых людей. Таких, каким был я во время вербовки. Но ко всему привыкаешь, и через несколько лет даже работа сценариста кажется чем-то обыденным. Согласен?

Джонатан кивнул, хотя представить себе не мог, как соскучиться на подобной работе. Ему хотелось еще выпить, но бутылка оказалась пустой.

— Я понял, что мыслю как тупица, и заставил себя рассуждать как сценарист, — подчеркнув последнее слово, продолжал Хэскелл. — Я решил, что Конклав способен отправить белый фургон, чтобы позаботиться о бывшем коллеге. И провернуть какой-нибудь фокус с номером счета, чтобы денежки покойного сценариста вернулись в закрома Конклава. Так можно подстраховаться от увеличения числа бывших сценаристов и появления группы людей, способных причинить неприятности. Ведь кто-то может все разболтать, как я тебе сейчас. — На его лице появилась слабая, но выразительная улыбка — улыбка больного, умирающего от рака и смеющегося над шуткой об опухоли. — Итак, я сошел с ума. Сумасшедшие непредсказуемы, а Конклав больше всего ненавидит это качество — непредсказуемость безумцев, — потому что оно не укладывается в рамки законов демографии и схем производственного процесса.

— Никаких операций «по учебнику», — подхватил Джонатан, мгновенно сообразив, что имеет в виду Хэскелл. — Никаких шаблонов. Каждое убийство индивидуально — почти случайно, как в реальной жизни, где происходят естественные, а не запланированные Конклавом смерти. Да. — Он снова сказал «да» самому себе, поднялся и принялся шарить в низком буфете из вишневого дерева, ища подходящую бутылку. Его челюсти были крепко сжаты от нервного напряжения. Почувствовав пульсирующую боль, Джонатан сообразил, что стиснул зубы и по крайней мере последние полчаса скрежетал ими. Отвернувшись от буфета, он произнес: — Погоди минутку. Надо поискать на кухне.

Возвращаясь из пустой кухни, он зашел в пустую ванную и заставил себя выдавить в унитаз несколько капель мочи. Глядя на бутылку бренди, стоявшую на крышке бачка, он сказал себе, что пока не возникло никаких проблем: Хэскелл возбужден, но не склонен к насилию. Неприятностей не предвидится.