Ужасы. Замкнутый круг

В понедельник утром телефон у меня в магазине зазвонил, возвещая о неприятностях. Это была директриса, и даже по телефону я понял, что губы ее крепко сжаты и что она трясется от ярости.

— Вам лучше всего приехать немедленно, мистер Эшден! Я с самого начала знала, что из этой затеи с церковью ничего хорошего не выйдет. По-моему, нужно собрать совет управляющих, но, мне кажется, сначала надо поговорить с вами.

Я преодолел милю до школы за рекордное время. Директриса, ожидавшая у входа, сразу же на меня набросилась. Губы ее действительно были крепко сжаты, и она действительно тряслась. Она повела меня в холл, где располагалась выставка Доринды, которую пока не перенесли в администрацию. Дрожащей рукой директриса указала на большой рисунок, висевший в центре. Это было изображение надгробия времен Регентства, выполненное Генри и Джеком Харгривзом; леди в плаще по-прежнему походила на увядший лист салата, но надпись была закончена:

Памяти Мэри Крейг,

женщины образцового благочестия и благоразумия,

покинувшей этот бренный мир в возрасте 29 лет,

но успевшей приобрести

ту зрелость духа, что не зависит от числа прожитых лет.

MDCCLXXX

К несчастью, поверх этой строгой надписи огромными неровными буквами были выведены другие слова. Слова «прелюбодейка», «блудница» и «публичная девка».

— Вот, — заявила директриса, — что выходит из опрометчиво устроенных экспедиций.

Она повела меня в свой кабинет. Инспектор был там, выглядел он слегка бледным перед лицом такого бурного приступа женского гнева. Здесь была и Доринда — она сильно раскраснелась и имела вызывающий вид.

— Вы спрашивали мальчиков… об этом? — осведомился я.

— Разумеется нет.

— Могу я их увидеть? — спросил я как можно более спокойно. — Мне кажется, пора прекратить выставлять себя в дурацком свете.

— Что вы хотите этим сказать, мистер Эшден?

— Я хочу сказать, что подобные слова редко входят в словарь школьника двадцатого века.

Инспектор кивнул; он был неглуп. Директриса поняла намек, и Генри был вызван в кабинет.

— Генри, — начал я, — скажи мне, ты знаешь, что означает слово «блудница»?

Генри осторожно оглядел наши лица; он был стреляным воробьем и за милю чуял неприятности. Затем на лице его отразилось искреннее недоумение.

— Это когда кто-то заблудился? — предположил он.

— А «публичная женщина»?

— Ну, которая выступает перед публикой? — На лице его мелькнула ухмылка.

— Нет, Генри.

— Тогда не знаю, сэр. — Лицо его снова стало замкнутым.

— А скажи мне, Генри, как бы ты назвал… женщину… которая берет деньги за то, что идет с мужчиной?

На лице мальчишки появилось выражение неподдельного ужаса. Такие слова никогда не произносились в этой святая святых.

— Можешь отвечать, Генри, — произнесла директриса, едва шевеля губами.

— Э-э… шлюха, мисс. Девка с панели. Или подстилка. — Глаза его стали совершенно круглыми, сверкнули белки.

— Итак, если ты не знаешь, что такое «блудница», Генри, то зачем ты написал это слово на изображении могилы?

— Потому что оно было там написано, когда мы с Джеком пришли туда в субботу, сэр. Мы не знали, срисовывать его или нет, но решили, что это какое-то официальное звание.

Когда мы с инспектором бежали к машинам, я обогнал его на полных десять ярдов…

— Никогда за сорок лет моего служения Господу я не видел ничего подобного, — гремел преподобный Эрнест Лейси. — Стоит ради блага прихода впустить в церковь детей, и вот что происходит. В наше время дети…

— А вы можете предположить, — перебил его я, — как в наше время дети могли забраться так высоко? Я хочу сказать, есть ли здесь лестница, которой они могли бы воспользоваться?

Молодой полицейский сержант, которого Лейси привел с собой, глубокомысленно кивнул.

— Лестницы нет, — ответил преподобный Лейси. — Должно быть, они принесли ее с собой.

— На велосипедах?

— Это работа взрослого человека, сэр, — сказал сержант. — Это видно по размаху, по высоте букв. — Он встал на скамью и потянулся. — Высокий парень — почти как я. Это не дети, преподобный.

— Отвратительно.

— Генри, — спросил я, — а этот лысый старик был здесь, когда вы приезжали во второй раз?

— Ага, — ответил присмиревший Генри. — Болтался вокруг, пялился на нас. Но ничего не сказал. Я решил, что он нас выгонит, но он молчал. Его интересуют только девчонки… И еще, по-моему, он со сдвигом. — Генри покраснел и смолк.

— Почему ты так решил, Генри?

— А можно я шепотом скажу, сэр? — Он подошел ближе. — Джек Харгривз заметил, что он в одной рубашке, рваной, грязной. Решил, что он один из них, сэр.

— Один из кого, Генри? — неприятным тоном переспросила директриса.

— Беглый сумасшедший, сэр, — солгал Генри. — Псих.

— Псих или нет, — сказал сержант, — но если это дело рук взрослых, это преступление. А теперь извините меня, преподобный отец, я соберу вещественные доказательства. После этого здесь можно будет навести порядок.