Ужин мертвецов. Гиляровский и Тестов

— Просто перехватили и забрали. Документы имеют отношение к делу, которое я расследую, а потому мне нужно было как минимум с ними ознакомиться. Берите, я уже снял копию.

— Эх, Захар Борисович, — сказал я, забирая папку.

— Что? — спросил он жестко. — У нас тут третье убийство… Вернее, попытка убийства. Вы думаете, я буду миндальничать? Нет. Кстати, я собираюсь передать новость об аресте Рыбакова в газеты. Хотите, вы первым напишете об этом?

— Зачем, — поразился я. — Ведь я же сказал — Рыбаков совершенно не виновен, и вы сами в этом скоро убедитесь.

— Пусть так, но мне нужно, чтобы настоящий преступник успокоился и перестал убивать. Пусть думает, что мы пошли по ложному следу, что мы — глупые и недалекие, как нас изображают господа фельетонисты. Я уверен, мы почти подошли к раскрытию дела. И, кстати, материалы из ураловского досье при внимательном изучении, я уверен, дадут много интересного. Я пока просто просмотрел их, но с огромным интересом. Так что… Рыбаков пока посидит, а мы так спасем еще чью-нибудь жизнь.

Бедный Иван Яковлевич, подумал я, выходя из кабинета, здесь даже «ангелы» не помогут. Надо его предупредить.

Я заехал в клуб, написал записку Тестову, посоветовав готовиться к самому худшему, послал ее с местным посыльным, а потом у лакеев, отвозивших вчера Патрикеева домой, уточнил его место жительства. И вот мы с Водовозом отправились к нему в Замоскворечье, на Садовническую улицу, зажатую между Москвой-рекой и Канавой. По дороге я бегло просмотрел содержимое папки. И сделал определенные выводы.

Матвей Петрович снимал весь третий этаж в небольшом, но очень опрятном доме, стоявшем отдельно и окруженном кованым забором. Дворник, открывший мне дверь, сначала не хотел пускать, но я пригрозил натравить на него пожарных, показав личную карточку, выданную мне главным брандмейстером Москвы для пропуска на пожары. Поднявшись, я позвонил в дверь. Мне открыл Чепурнин.

— А, господин репортер, — сказал он. — Явились не запылились!

— Как Матвей Петрович? — спросил я, входя и раздеваясь.

— Жив! Вешайте ваши вещи сюда, это пальто Горна.

— Павел Иванович тоже тут?

— Да, и чувствует себя скверно. Впрочем, он всегда чувствует себя скверно, — Чепурнин достал сигару из небольшого кожаного чехла. — А вот я чувствую себя хорошо.

— Везет вам.

— Слышали? Арестовали повара Рыбакова. Следователь сообщил мне по секрету, что именно он и отравил.

Я пожал плечами:

— Все может быть.

Помня слова Архипова про то, что убийца должен успокоиться, я не стал распространяться о том, что считаю Рыбакова совершенно невиновным. Мы прошли по узкому коридору в спальню. Там на широкой кровати под теплым одеялом лежал Патрикеев.

— Вы не кажетесь особенно мертвым, Матвей Петрович, — пошутил я.

— И я себя уже так не чувствую, спасибо Паше! — ответил купец, помахав мне рукой. — Садитесь, где хотите, делайте что хотите, ешьте и пейте, что хотите.

Горн сидел рядом с кроватью на стуле и меланхолично почесывал ногу.

— Если бы не он, — Патрикеев указал на аптекаря пальцем, — меня бы уже обмывали.

— Ты сам невольно спас себя, — ответил Горн. — Чай оказался очень кстати. Я тебе ведь никогда не рассказывал, что танин, содержащийся в чае, связывает молекулы цианистого калия.

— Нет! — сказал удивленно Патрикеев.

— Крепкий чай, плюс немедленное промывание желудка, плюс твой восхитительный организм. Только поэтому мы сегодня не в черном, Матвей. Егор!

— А?

— Прекрати курить рядом с больным!

— Да пусть его! — крикнул Патрикеев. — Мне не мешает! Гиляровский! Правда, что полиция поймала убийцу?

— Похоже, что да, — ответил я. — Насколько мне известно, завтра утром об этом уже будут публикации в газетах.

— Повар? — спросил Патрикеев.

Я кивнул.

— Вот скотина! — удивился спичечный магнат. — И с чего это он выдумал всех нас травить? И как же он умудрился? Ведь всем накладывали из одного блюда!

— Может быть, яд уже был в самой тарелке? — сказал я. — Он мог намазать тарелку или покрыть ее раствором яда. Она высохла, и — незаметно.

Горн фыркнул.

— Но есть и другое объяснение, — сказал Чепурнин, наливая себе из графина коньяк. — Что никакого яда в тарелке не было. А был он, например, в твоем вине. Или в твоем чае.

— И кто же его туда бросил? — спросил Патрикеев. — И как?

— Очень просто, — ответил Чепурнин невозмутимо. — Кто-то бросил его, когда потушили свет.

— Кто?

— Ну… Я, например. Или Горн. Или вот он. — Чепурнин ткнул сигарой в моем направлении.

— И зачем? — спросил я.

— А так, для развлечения, — ответил Чепурнин, отпив из своего бокала. — Для развлечения. Вам, Гиляровский, вероятно, хочется написать эффектную статью. А что может быть эффектней, когда репортер сам присутствует при событии?

— Чушь, — сказал я. — Чтобы описать пожар, мне вовсе не надо поджигать дом. Главное — успеть приехать вовремя.

— Ага! — сказал Чепурнин, прикладываясь к своей сигаре. — Тогда предположу, что травили не вы, но вы знали откуда-то, что произойдет отравление. Вот и приехали в нужное место и в нужное время. Откуда вы узнали про наши сборища?

— Я рассказал, — подал голос Горн.