Ужин

Самые страшные типы — это те, кто пересказывает фильмы от начала до конца, со всей дотошностью, уделяя каждой картине минут по пятнадцать. Их не волнует, смотрел ты фильм или только собираешься, эти сведения они игнорируют, они уже вошли в раж. Поначалу ты еще изображаешь заинтересованность, но очень скоро отбрасываешь всякую вежливость, открыто зеваешь, пялишься в потолок, ерзаешь на стуле. Ты не брезгуешь никакими средствами, чтобы заставить оратора умолкнуть, но тщетно — он не воспринимает подаваемые ему сигналы, упиваясь собой и собственным повествованием.

Полагаю, это мой брат первым завел речь о новом фильме Вуди Аллена.

— Шедевр, — подытожил он, не удосужась даже спросить у нас с Клэр, смотрели ли мы его или нет. Бабетта поддержала мужа кивком, в прошлые выходные они вместе ходили в кино. Для разнообразия они в чем-то согласились друг с другом.

— Шедевр, — подтвердила она. — Правда-правда, вам обязательно стоит посмотреть.

После чего Клэр сообщила, что мы уже видели этот фильм.

— Два месяца назад, — добавил я, что, по сути, было лишней информацией, но мне хотелось ею поделиться, не в пику Бабетте, а в пику моему брату, дать ему понять, что он здорово отстал со своими «шедеврами».

Потом нас обступили девушки в черных фартуках с закусками и метрдотель с мизинцем, и мы потеряли нить разговора, пока Бабетта не вернулась к нему.

— Отличный фильм, — сказала Клэр, окуная вяленный под болгарским солнцем помидор в лужицу оливкового масла. — Даже Паулу понравился. Правда, Паул?

Клэр часто привлекает меня к беседе таким образом, что у меня нет пути к отступлению. Теперь все знали, что мне понравился фильм, что даже Паул, которому не нравятся никакие фильмы, не говоря уже о фильмах Вуди Аллена, оценил эту ленту по достоинству.

Серж с полным ртом поднял на меня глаза.

— Шедевр, правда? Фантастика! — Он продолжал жевать, а потом что-то проглотил. — А эта Скарлетт Йоханссон может до конца моей жизни приносить мне завтрак в постель. Ну и красотка!

Услышать, как старший брат называет шедевром фильм, который произвел на тебя благоприятное впечатление, примерно то же самое, что надеть на себя его старую одежду: одежду, из которой он вырос, но которая в твоих глазах прежде всего старая. Возможности мои были довольно ограниченны: согласиться с тем, что фильм Вуди Аллена действительно шедевр, означало снова нацепить на себя поношенную одежду брата, а принять такое априори нельзя; превосходной степени от слова «шедевр» не существует; в лучшем случае я бы мог попытаться доказать, что Серж не понял фильма, что он напрасно столь высоко его оценил, но это потребовало бы от меня слишком большой изобретательности; к тому же для Клэр мои аргументы были бы шиты белыми нитками, да и для Бабетты тоже.

Поэтому оставалось только одно — основательно сгустить краски, что не представляло особого труда; слабых мест в фильме Вуди Аллена навалом, слабых мест, которые не имеют значения, если фильм тебе понравился, но которые в случае необходимости можно поместить под лупу, дабы раскритиковать его в пух и прах. Клэр сначала поднимет брови, но потом, надеюсь, поймет мой замысел: что я предал наше обоюдное удовольствие от просмотра только ради борьбы против скучной и бездарной болтовни о кино.

Я взял бокал шабли, собираясь сделать полный раздумий глоток, прежде чем приступить к осуществлению плана, но тут меня осенила другая мысль. Что этот недоумок сейчас сказал? О Скарлетт Йоханссон? Что-то про «завтрак в постель», про «красотку». Не знаю, как Бабетта относилась к подобным залихватским мужским комментариям, но Клэр всегда вставала на дыбы, когда мужчины принимались обсуждать «аппетитные попочки» или «грандиозные сиськи». Я не заметил ее реакции на Сержево упоминание о завтраке, потому как в тот момент смотрел на него самого, но это было и не важно.

У меня складывалось впечатление, что в последнее время он начинает утрачивать связь с реальностью, ведь он со всей серьезностью полагал, что Скарлетт Йоханссон загорится желанием приготовить ему завтрак. Подозреваю, что он смотрит на женщин примерно так же, как на еду, ежедневную горячую еду. Я наблюдал это и раньше. «Я голодный», — говорил Серж всякий раз, когда хотел есть. Он говорил это и тогда, когда мы гуляли на природе, вдали от цивилизации, или когда мчались по автостраде. «Ясно, — отвечал я тогда. — Но в данный момент еды у нас нет». «Но я же голодный, — настаивал Серж. — Мне надо поесть сию же минуту».

Было что-то печальное в этой тупой решимости, заставляющей его забывать обо всем на свете и нацеленной на одно — утолить голод. В подобные минуты он напоминал животное, наткнувшееся на препятствие, — какую-нибудь безмозглую птицу, упорно пытающуюся вылететь в закрытое окно.