Узкая дверь

Я чуть приподнялся и увидел над подоконником знакомую физиономию, за которой маячили еще несколько. Мальчишки опасливо скрючились под стеной, как это делают все дети, считая, что при этом становятся невидимыми. Итак, мои «Броди Бойз» – включая Бен Уайлд – явились сюда en masse (как говорят французы), дабы со мной повидаться. Меня вдруг охватило некое сентиментальное чувство, даже глаза мои увлажнились, и я, призвав на помощь свой самый скрипучий голос, постарался взять себя в руки и грозно спросил:

– Никак это мистер Аллен-Джонс? Похоже, это именно вы крадетесь под больничным окном?

Аллен-Джонс снова сунул голову в узкую щель между подоконником и подъемной рамой и сообщил с возмущением:

– Сэр, эта сиделка ни за что не желает пустить нас в палату!

– Ничего не поделаешь – правила есть правила, – сказал я. – Вещь, конечно, весьма надоедливая, согласен, – сказал я, – но, как известно, Auctoritas non veritas facit legem[58].

Я расправил свой древний халат и придвинулся чуть ближе к окну.

– Чему я обязан таким удовольствием? – спросил я, по-прежнему стараясь на всякий случай говорить потише. – Вы, похоже, привели с собой половину старшеклассников.

Над подоконником возникла еще одна пара глаз, внимательно на меня глядевших; прямо на глаза свисала знакомая прядь волос цвета имбиря. Это, разумеется, был Сатклифф, тоже, похоже, убежденный, что там, под стеной, он никому не виден.

– Мы просто хотели вас проведать, посмотреть, как вы себя чувствуете, – сказал Сатклифф. – Никто нам ничего не рассказывает. Бен пытался поговорить с миссис Бакфаст, но она ему сказала, что пока ничего нового нет.

Ему? Снова эти сомнительные местоимения! Однако сама Бен находит правильное употребление местоимений весьма важным. Он сам рассказал нам, кто он такой, сэр. А когда человек тебе рассказывает, кто он на самом деле такой…

Бен, разумеется, тут же вступила:

– Мы пытались ее расспрашивать… ну, сами знаете о чем. И госпожа директор сказала, что этим уже и без нас занимаются.

– Но в газетах никакой информации не было. Совсем никакой, – сказал МакНайр. – А теперь там уже и строительство снова началось. И нам по-прежнему никто ничего не говорит.

– Значит, строительство возобновилось?

– Ну да. К Дому Гундерсона пригнали целую кучу техники. И материалов новых тоже понавезли.

– Вот как? – Это действительно оказалось для меня новостью. Интересно, подумал я, почему же Ла Бакфаст мне об этом ни слова не сказала? Я хотел еще что-то у них спросить, но тут Аллен-Джонс быстро пригнул голову и исчез под подоконником – видимо, в палату заглянула медсестра, совершая обход.

Чуть погодя из-под подоконника донесся шепот:

– Придется уходить. Извините, сэр. – И в щель под рамой просунулась рука, сжимавшая нечто завернутое в пластик. – Мы тут вам подарочек принесли, сэр. – Аллен-Джонс положил сверток на подоконник, и я услышал шорох, а затем топот ног, быстро стихающий вдали. Затем я осторожно развернул полиэтиленовый пакет…

И в нем оказалась упаковка лакричных леденцов-ассорти.

Глава седьмая

24 сентября 2006 года

Когда я вошла в палату, Стрейтли сидел в кровати и поедал разноцветные лакричные леденцы. Выглядел он значительно лучше, чем вчера, а на меня посмотрел как-то странно – оценивающе. Это заставило меня слегка насторожиться. Интересно, кто принес ему конфеты? Сиделка говорит, что никаких посетителей у него не было. И все же у меня такое ощущение, что я еще плоховато владею данной аудиторией, хоть и состоит она из одного-единственного человека, ибо человек этот, как оказалось, не настолько мною пленен – и вообще не настолько пассивен, – как еще неделю назад.

– Вы получили какой-нибудь ответ от городских властей? – с места в карьер начал он, прежде чем я успела хотя бы сесть.

Я покачала головой.

– Ну что вы, подобные вопросы так быстро не решаются. Как нам сообщили, там могут возникнуть и другие факторы, на которые мы даже внимания не обратили.

Стрейтли выбрал желтый кокосовый леденец, потом протянул пакет мне и сказал:

– Один мой друг уверял меня, что характер человека можно определить по тому, какой леденец он выберет. Вы прямолинейны, как эта палочка лакрицы? Или вы более сложный «сэндвич»? А может, вы карамель с вареньем? Вы одноцветная или ярко окрашенная? Упрямая или мягкосердечная?

Я улыбнулась:

– Вряд ли я чувствовала бы себя спокойно, до такой степени обнажив собственную душу.

Его глаза блеснули.

– Что ж, весьма мудро, – сказал он. – Однако вы и так уже довольно много о себе рассказали, хоть и делали это весьма избирательно. Скажите, госпожа директор, зачем вы вообще сюда приходите? Уж никак не ради моего общества. Конечно же, дома у вас кто-то есть – друг, компаньон. Или, может, ваша дочь?

Я покачала головой: