Узкая дверь

– Да не обращайте вы на него внимания! – чуть погодя, уже в учительской, сказала мне Керри. Она курила, уютно устроившись в кресле прямо под написанным от руки требованием ни в коем случае не курить в учительской. – А что, собственно, с вами случилось? Вы нормально себя чувствуете?

На палец мне наложили повязку, выглядевшую довольно устрашающе, но на самом деле там, по-моему, уже почти все прошло. Я рассказала Керри историю с прабабушкиным обручальным кольцом, и она радостно воскликнула:

– Так вы обручились? Поздравляю!

– Доминик – хороший человек.

Керри приподняла бровь.

– А вот это звучит как-то совсем не радостно. Надеюсь, моя дорогая, вы выходите замуж не потому, что уже начали «пухнуть»?

Я рассмеялась:

– Абсолютно ничего похожего. По-моему, мне просто нужно немного времени. Я должна как-то к этому привыкнуть. – И я рассказала о празднестве, устроенном Домиником в мою честь, и о том, как он, явно желая сделать мне сюрприз, прямо во время празднества сделал мне предложение, а потом вся его родня принялась недвусмысленно намекать, что хорошо бы нам поскорее завести общего ребенка. Я и сама удивилась, что рассказываю о вчерашних событиях со смехом, хотя тогда мне было совсем не весело. Это, конечно, сказывалось влияние Керри: никакое депрессивное настроение не могло устоять под натиском ее циничного юмора.

– Нет, я все-таки, наверно, неблагодарная, – горестно призналась я. – В мою честь был устроен настоящий праздник, я получила предложение руки и сердца, мне подарили старинное фамильное кольцо, и что в итоге? Мое тело во время сна все это отвергло! – Я помахала забинтованным пальцем. – Возможно, подсознание подсказывает мне, что все так или иначе закончится слезами. – Мне хотелось сказать это весело, легко, но голос мой почему-то прозвучал подозрительно монотонно. – Меня все время преследуют всякие задние мысли, – сказала я, хотя до этого момента об этом даже не подозревала.

Керри удивленно приподняла бровь:

– А он знает?

Я покачала головой:

– Это моя вина. Если б только мне хватило времени подумать…

Керри строго на меня глянула и сказала:

– Но ведь именно так они всегда это и проделывают. Ох уж эти мне мужчины! Ох уж эта мне романтика! Вечно они из этого целое представление устраивают, стараясь не дать тебе возможности ответить так, как ты ответила бы, будь вы наедине. Ох уж эта мне любовь к публичному предложению руки и сердца в присутствии всех родственников и друзей! Позвольте, я попытаюсь угадать, сколько раз его сестры назвали происходящее таким романтичным.

Я не выдержала и рассмеялась.

– Много, – сказала я.

– Романтика! Именно она всегда служит им оправданием, – сказала Керри и пересела ко мне поближе. – О романтических отношениях мы слышим чуть ли не с колыбели. Властные, жестокие, склонные к насилию мужчины так часто в книгах изображаются романтичными. Возьмите Хитклиффа. Или Рочестера[59]. И ведь предполагается, что мы непременно клюнем на это дерьмо. И мы клюем! Снова и снова клюем. – Она улыбнулась. – А скажите, дорогая, если бы он сделал предложение наедине с вами, с глазу на глаз, не устраивая этого пышного спектакля и сборища родственников, вы бы это предложение приняли?

Я пожала плечами:

– Не знаю.

– Это почему же?

– Потому что я его по-настоящему не знаю, – сказала я. – Хотя раньше мне казалось, что знаю. Я считала его таким прямодушным. Таким открытым. В его жизни, думала я, никаких тайн вообще не существует. А теперь я неожиданно узнала, что он здесь учился, но все время почему-то скрывал это от меня. Зачем? Зачем ему было притворяться, что он эту школу совсем не знает, как не знает и тех людей, с которыми я теперь работаю?

– А скажите-ка мне снова, как его зовут?

– Доминик. Его зовут Доминик Бакфаст.

И тут лицо Керри мгновенно переменилось. Она нахмурилась и пристально на меня посмотрела. Причем смотрела она так долго, что я уже начала сомневаться, помнит ли она такого ученика. Он ведь, в конце концов, и года здесь не проучился. Вполне возможно, они с Керри и вовсе никогда не встречались. Но если он действительно был настолько способным и ярким учеником, как он сам о себе отзывался, заставив и меня в это поверить, то Керри должна была бы его помнить.

Наконец она кивнула и сказала:

– Да, я его помню. Он здесь всего год проучился. И ушел в конце летнего триместра – почти сразу же после исчезновения Конрада Прайса.

– Значит, он весь год здесь проучился? Не в середине триместра ушел?

Она как-то странно на меня посмотрела.

– Ну да, весь год, до конца летнего триместра. Хороший был мальчик. Восприимчивый. Мне казалось, на него как-то слишком сильно подействовала та история с Конрадом Прайсом.

– Конрад и Доминик были друзьями? – Я с трудом это выговорила: мне казалось, что во рту у меня полно иголок.