Узкая дверь

В понедельник я непременно вернусь в школу. Что-то на сей раз я слишком долго прогуливаю. В понедельник, закончит Ла Бакфаст свою историю или нет, я снова примусь за дела, которые столь давно откладывал, ибо свой долг нужно исполнять. Perfer et obdura[69], Стрейтс. Может, мне и нелегко придется, но когда это я бежал от трудностей? Особенно если беда грозила «Сент-Освальдз». Ну ладно, еще один каштан – на память о былых временах. Пусть тоже отправится в карман пиджака. Но кто же он все-таки такой – тот мальчик, что теперь похоронен под толстым слоем бетона на дне будущего бассейна? Завтра, Скунс, я узнаю правду. В любом случае к понедельнику – вне зависимости от планов Ла Бакфаст – я должен знать ответ на этот вопрос.

Глава пятая

12 августа 1989 года

– Мистер Скунс? – Я едва узнала его без привычного офисного костюма и магистерской мантии. Он, видимо, тоже чувствовал себя несколько неуверенно; казалось, пребывание вне школьных стен лишило его некоего защитного слоя. Некоторое время он смотрел на меня, потом, гневно сверкнув глазами, крикнул псу, который по-прежнему тявкал, явно заигрывая со мной:

– Бисквит! Бисквит! Сейчас же ко мне, мальчик!

Но пес, не обращая на него ни малейшего внимания, продолжал лизать мне руки и бешено махать хвостом. На лице у Скунса появилось обиженное выражение.

– Вообще-то Бисквит – не моя собака, – сообщил он мне, словно пытаясь оправдаться. – Это собака моей матери. Бисквит! Немедленно подойдите сюда, сэр!

Я не сумела сдержать смех. Уж больно похожим тоном Скунс «успокаивал» в классе расшалившихся учеников. Я погладила песика, и тот от восторга даже на месте крутанулся.

– Ничего страшного, – сказала я Скунсу. – Обыкновенный дружелюбный пес.

Он оглянулся на меня через плечо и издал горлом какой-то странный сухой то ли кашель, то ли щелчок. Я еще подумала: интересно, его вывела из равновесия именно встреча со мной или все-таки что-то другое? А Скунс вдруг ринулся к собаке, схватил ее за ошейник и прицепил поводок. Потом подтащил протестующего Бисквита к своим ногам и, обретя куда более уверенный вид, сказал:

– Ну что ж, мисс Прайс, мне, пожалуй, пора. – И с этими словами резко повернул в обратном направлении, таща за собой упирающегося пса, который, похоже, такого обмана не ожидал и явно надеялся, что они пойдут по тропе дальше.

Я тоже двинулась к дому и через несколько минут встретилась на тропе с тремя мальчиками лет десяти-одиннадцати; бессознательная неряшливость их облика выдавала в них типичных «саннибэнкеров». И мне вдруг пришло в голову, что собака, как бы взятая напрокат – это настоящий магнит для мальчишек; идеальный предлог, чтобы остановиться, немного поболтать и, может, даже подружиться…

Интересно, думала я, почему это Скунс так быстро сменил направление, столкнувшись со мной?

И я вдруг вспомнила те граффити на классных досках и на стенах туалета в «Короле Генрихе».

Мистер Скунс – злобный доктор Эггман.

Мистер Скунс – педофил.

Я все еще размышляла на эту тему, когда наконец добралась до Эйприл-стрит и обнаружила, что Доминик и Эмили возятся на кухне и слушают «New Kids on the Block». Эмили хихикала, глядя, как Доминик танцует и поет вместе с «Kids», пользуясь деревянной ложкой как микрофоном. Они производили так много шума, что даже не услышали, как я вошла в дом.

Три картонных коробки, надписанные аккуратным почерком Блоссом – Доминик: школьные вещи, – по-прежнему стояли у двери. Я заглянула в одну коробку. Там были стопки старых учебников, несколько пластмассовых игрушек и альбомы для рисования, в которых юный Доминик изображал бурные батальные сцены, супергероев и динозавров. Все учебники были в дешевых пестрых обложках – явно из «Саннибэнк Парк». В этой коробке вообще ничего из «Короля Генриха» не было.